Топор - Дональд Уэстлейк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Добравшись до шоссе 9, я поворачиваю на север, мимо большого торгового центра, к мосту, а за ним — к дому.
32
Я снова пересекаю мост, залитый ярким солнцем, высоко над рекой Гудзон, вижу города, леса, фабрики и бывшие особняки вдоль обоих берегов, а впереди — шумный, но неряшливый городок Кингстон. Утро среды; мой второй визит во второй HCE.
Вчера на нашей консультационной сессии на некоторое время воцарилось неловкое молчание, казалось, никому из нас нечего было сказать, как будто, какова бы ни была цель консультации, теперь она достигнута, но затем Квинлан сказал мне: «Когда тебя уволили с завода, это не было неожиданностью, не так ли? Это не полная неожиданность.»
«Не полный сюрприз», — согласился я. «Ходили слухи, и вся индустрия была взбудоражена. Но я не ожидал этого так скоро, и, наверное, я никогда не был уверен, что я буду частью этого. Я всегда был хорош в своей работе, поверь мне…»
«Я уверен, что так и было», — сказал он с легкой улыбкой и ободряющим кивком.
«Я не знал, что они собираются перенести все это в Канаду», — сказал я. «Мы обучили их, канадцев, и теперь они дешевле нас».
Он спросил: «Что ты чувствовала, когда это случилось?»
«Что я чувствовал?»
«Ну, я имею в виду, — сказал он, — ты был зол? Напуган? Обижен? Испытал облегчение?»
«Не испытал облегчения», — сказал я и рассмеялся. «Думаю, все остальные».
«Почему?»
Я посмотрел на него. «Почему? Что почему?»
«Зачем испытывать гнев, или страх, или обиду?»
Я не мог поверить, что мы опустились до уровня детского сада. Я сказал: «Потому что я терял работу. Это совершенно естественно…»
«Почему?»
Он начинал меня раздражать. Он начинал становиться одним из тех вдохновителей, которых они натравливали на нас на мельнице в последние месяцы перед отбивной. Я сказал: «Что я должен чувствовать, когда потеряю работу?»
«От тебя ничего не требуется чувствовать», — сказал он. «Нет даже ничего, что было бы совершенно естественно чувствовать. То, что ты почувствовал, было гневом, испугом, горечью и, вероятно, недоумением, и ты все еще испытываешь. Так что мне интересно, почему ты так это воспринял?»
«Все так делали!»
«О, я так не думаю», — сказал он и откинулся на спинку стула, подальше от своего стола, еще дальше от меня. «Ты помнишь своих коллег? Те, кого отпустили одновременно с тобой? Все ли они чувствовали то же, что и ты?»
«Была довольно общая депрессия», — сказал я ему. «Некоторые люди старались выглядеть лучше, вот и все».
«Вы имеете в виду, что некоторые из них придерживались более позитивного взгляда», — предположил он. «Увидели, что здесь может быть возможность…»
«Мистер Квинлан, — сказал я, — они прислали специалистов вокруг нас, в последние пять месяцев по работе, людей, чтобы помочь нам узнать, как написать резюме и одеваться на собеседование и все такое прочее, людей, сообщите нам о наших финансах сейчас, что мы не будем иметь хоть какие-то средства, а чтобы люди вдохновляют нас, дают нам все эти лозунги и ободрительными речами и чувствовать-хороший материал. Ты начинаешь говорить очень похоже на них.»
Он засмеялся и сказал: «Полагаю, что да. Что ж, полагаю, у меня то же самое послание, вот почему».
«Сообщение — полная чушь», — сказал я ему.
Я не говорил этого никому из вдохновителей the mill. Тогда я был вежливым, восприимчивым и послушным, именно таким, каким ты и должен быть, но я не думал, что мне придется проходить через все это снова, поэтому я просто сказал Квинлану то, что я думал, — избавиться от этой истории с Поллианной навсегда. С каждым днем во всех отношениях мы не становимся все лучше и лучше.
Марджори удивленно посмотрела на меня, когда я сказал это, когда я сказал Квинлану, что он несет чушь, потому что до сих пор мы все были нежны и вежливы друг с другом, но Квинлан не возражал. Я уверен, что в этом офисе он слышал гораздо худшее. Он ухмыльнулся мне, покачал головой и сказал: «Мистер Девор, то, что вы воспринимаете как сообщение, является дерьмом, я соглашусь с этим. Но то, что вы улавливаете, — это не то, что я отправляю, и это не то, что отправляли те люди с завода. Настоящее послание заключается в том, что вы не для этой работы».
Я посмотрел на него. Это должно было что-то значить?
Он увидел, что я все еще не получаю то, что он пытался передать, поэтому сказал: «Многие люди, мистер Девор, отождествляют себя со своей работой, как будто человек и работа — это одно и то же. Когда они теряют работу, они теряют ощущение самих себя, они теряют чувство ценности, того, что они ценные люди. Они думают, что они больше ничто».
«Это не я», — сказал я. «Я не так на это смотрю».
«Но ты чувствовала себя подавленной и злой», — напомнил он мне. «Разве ты не чувствовала, что они забрали часть твоего «я»?»
«Они забрали мою жизнь, а не меня самого», — сказал я ему. «Они забрали мою способность выплачивать ипотеку, заботиться о моих детях, хорошо проводить время с моей женой. Работа есть работа, это не я, но это необходимо. И я скажу вам то, что мы все знали, мистер Квинлан, за те последние пять месяцев сотни из нас там были лучшими друзьями, работали вместе, рассчитывали друг на друга, даже не думая об этом, мы всегда знали, что можем положиться друг на друга в любой момент. Но это был конец пути, и теперь мы были врагами, потому что теперь мы были конкурентами, и мы все это знали. Это то, чего мы не говорили друг другу, и вожатые не говорили, и никто не говорил. То, что племя распалось, это больше не племя. Мы бы больше не прикрывали спины друг друга».
Он снова наклонился вперед, внимательно наблюдая за мной. «Враги, мистер Девор? Они были вашими врагами?»
«Мы все были врагами, врагами друг друга, и мы все это знали. Это было видно по лицам. Люди, которые раньше всегда обедали вместе, перестали обедать вместе. Когда кто-то спросил: «У тебя есть какие-нибудь зацепки?» — ты ответил «нет», даже если это была ложь. Мы начали лгать друг другу. Дружба прекратилась. Отношения прекратились».
«Вы больше не могли доверять друг другу».
«Мы не были командой, мы были соперниками друг друга. Все изменилось».
Квинлан кивнул. Он не улыбался, он был серьезен. «Каждый сам
