Топор - Дональд Уэстлейк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня есть сестра, жена и две бывшие жены. (Бывших сестёр не бывает, но это нормально, я доволен той, что у меня есть.) Мать назвала сестру Вирджинией, но к тому времени она уже не задавалась вопросом о конфирмации — Вирджиния всё же на два с половиной года младше меня — и не дала ей второе имя. При крещении ей дали имя Ольга — единственное, которое смогла найти моя мать, чтобы получилось VOW. Поскольку между матерью и дочерью обычно складываются особые отношения, моя сестра сразу же вышла замуж за мужчину, чья фамилия начиналась на букву Б.
Моя жена, которую по-разному называют Эбигейл Уэстлейк, Эбби Адамс Уэстлейк и Эбби Адамс, то есть тремя разными именами, — писательница, автор научно-популярных книг, часто о садоводстве, иногда о семейной истории. Две её опубликованные книги — «Необычная брань» и «Книга жалоб садовода».
Семь детей претендуют на наши родительские права. Все они достигли возраста, когда можно употреблять алкоголь, так что они сами по себе.
Я родился в Бруклине, вырос сначала в Йонкерсе, а затем в Олбани, учился в Платтсбурге, Трое и Бингемтоне и наконец обосновался на Манхэттене. (По крайней мере, я искал в правильном штате.) Эбби родилась на Манхэттене, так что нам проще. Мы по-прежнему привязаны к этому месту, но последние десять лет проводим большую часть времени на бывшей ферме в северной части штата. Там почти ничего нет, и в этом вся суть. С двух сторон от нас находится ферма «Коуч», где производят прекрасный козий сыр, который я пробовал даже в Сан-Франциско. На их стороне холма пасётся 750 коз. Что ещё важнее, они передали 770 акров земли, примыкающей к нашей, в ведение Государственного земельного управления, так что там нельзя ничего строить. Я рекомендую всем сделать Майлза и Лилиан Канн, а также ферму «Коуч» своими соседями.
Я понял, что я писатель, когда мне было одиннадцать; остальному миру потребовалось ещё лет десять, чтобы согласиться с этим. До тех пор моей аудиторией был в основном мой отец, который поддерживал меня, помогал мне и в конечном счёте оказал на меня значительное влияние.
Начинающим писателям всегда говорят: «Пишите о том, что знаете», но дело в том, что дети ничего не знают. Начинающий писатель пишет не о том, что знает, а о том, что прочитал в книгах или увидел в фильмах. Так было и со мной. Я писал рассказы о гангстерах, я писал рассказы о ковбоях, я писал стихи о старателях на Аляске, чтобы рифмовать со словом «холод». Я писал первые главы для самых разных романов. Рассказы я отправлял в журналы по почте, и они возвращали их мне в конвертах с моим адресом и маркой. И в разгар всего этого мой отец задал мне вопрос, который, вероятно, больше, чем что-либо другое, повлиял на то, каким писателем я стану.
Мне было около четырнадцати. Я написал научно-фантастический рассказ об инопланетянах с другой планеты, которые прилетают на Землю и нанимают супружескую пару охотников на крупную дичь, чтобы те помогли им собрать образцы всех животных на Земле для их зоопарка на Альфе Центавра или где-то ещё. В конце рассказа они похищают героя и героиню и увозят их на космическом корабле, потому что им нужны образцы всех животных на Земле.
Итак, это была вполне пригодная для использования история. Она была написана и опубликована десятки раз, часто с упоминанием «Ноева ковчега» в названии, и моя версия была просто этой историей, изложенной моими предложениями. Наверное, я даже думал, что сам её придумал.
Поэтому я показал его отцу. Он прочитал его и сказал пару приятных слов о диалоге или о чём-то ещё, а потом спросил: «Зачем ты написал этот рассказ?»
Я не понял, что он имел в виду. На самом деле научно-фантастические журналы публиковали эту историю с завидной регулярностью, и я хотел, чтобы мою историю где-нибудь опубликовали. Эта истина была настолько очевидной, что у меня даже не было слов, чтобы её описать, и поэтому я не мог понять, о чём идёт речь.
Тогда он спросил по-другому: «О чём эта история?» Ну, она о людях, которых отправляют в зоопарк на Альфе Центавра. «Нет, о чём она?» — сказал он. «В старых сказках, которые ты читал в детстве, в конце всегда была мораль. Если бы ты добавил мораль в конец этой истории, какой бы она была?»
Я не знал. Я не знал, в чём мораль. Я не знал, о чём эта история.
Правда, конечно, заключалась в том, что эта история ни о чём. Это был очень скромный трюк, вроде игры «соедини точки» на коврике в ресторане. В игре «соедини точки» нет ничего особенного, как и в этом конструктивистском подходе к написанию коротких рассказов или больших толстых романов, в которых нет ничего и никого, кроме машины, которая работает, и в конце концов из неё появляется этот «Джек в коробке». В этом нет ничего плохого.
Но это не то, чем я хотел бы заниматься. Так что вопрос моего отца, словно червь, пробрался мне в мозг и на какое-то время лишил меня удовольствия от работы. Я сидел и писал рассказ о том, как бандиты устроили перестрелку в офисе ночного клуба — прямо как в каком-нибудь недавнем фильме, — а червь нашептывал: «Зачем ты пишешь этот рассказ?»
Естественно, я не хотел этого слушать, но у меня не было выбора. Вопрос повторялся, и мне нужно было придумать, как на него ответить. Так, медленно и постепенно, я начал понимать, что делаю. В конце концов я сформулировал вопрос так: что для меня значит эта история, если я трачу своё драгоценное время на её создание?
