Гоблины. Жребий брошен - Андрей Константинов

— Да, но…

— Никаких но! Лучше быть понятыми сегодня, чем подозреваемыми завтра! — скаламбурил старшОй, упиваясь ролью вершителя судеб, после чего вернулся в кабинет. Понятые — те, которые от слова «всё понятно» — понуро поплелись за ним.

До недавнего начальник летучего «карманного» отдела, бравый подполковник милиции, а ныне всего лишь заурядный (имя коим — легион) пенсионер Василий Александрович Золотов, сидючи в одиночестве на кухне, пил чай и вполглаза просматривал вечерний блок местных новостей. Что греха таить, сейчас ему желаемо было пригубить куда более крепкого напитка. Но супруга Золотова не даром четверть века прожила бок о бок с матёрым опером, а потому научилась делать закладки не хуже профессионального террориста. И уж если задастся целью — спрячет так, что не всякая служебная собака разыскать сможет.

— А теперь криминальная хроника! — в голосе телеведущего послышались заученные, скорбно-трагические нотки. — Сегодня утром, у себя в кабинете в здании администрации Курортного района по подозрению в получении взятки в размере десяти тысяч долларов США задержан заместитель главы районной Администрации Виктор Петрович Быков. По версии правоохранителей, чиновник вымогал и получил деньги за разрешение строительства в курортной зоне…

На экране неряшливо смонтированным видеорядом запестрило милицейское «хоум-видео», поочередно выхватывая: то растерянное лицо Быкова, то разложенные по столу в строгом порядке импортные купюры, то волевой мужественный кадык старшего оперативной группы.

— Лидк! Беги сюда! Живо! — завопил Золотов, одновременно прибавляя пультом звук. Через пару секунд на кухне показалась жена, крайне недовольная тем, что ееоторвали от важных хозяйственных дел.

— Ну, что стряслось? Сам подойти не можешь?

— Смотри, твоего бывшего хахаля повязали.

Лида недоуменно уставилась в экран.

— …напоминаем, что на эту должность Виктор Быков заступил всего пять месяцев назад, сменив на этом посту Игоря Годлевского, уход которого сопровождался многочисленными коррупционными скандалами. Сам Быков тогда неоднократно заявлял о намерении расчистить «авгиевы конюшни», оставленные предшественником. Однако время показало, что устоять перед соблазном не смог и он, — здесь телеведущий позволил себе едва заметную ехидную ухмылочку. — Что само по себе уже никого не удивляет: по оценкам экспертов стоимость одной сотки земли в этом районе варьируется от пяти до двадцати тысяч долларов США… А теперь новости экономики. Сегодня доллар снова замедлил…

Сюжет закончился. Золотов приглушил звук и с легкой насмешкой посмотрел на подругу жизни:

— Вот такая, понимаешь, фигня! Прикинь, Лидк: кабы не я — молодой, наглый, да красивый, выскочила бы замуж за своего Витюшу. И была бы сейчас женой каторжанина.

— Золотов! Ну что ты городишь?! — как солома вспыхнула Лида. — Неужели ты в самом деле веришь, что Витька мог брать какие-то там взятки? Да я более порядочного человека в жизни не встречала!

Василий Александрович шутливо насупил брови:

— Не понял? А я?

— Тебе бы всё шуточки шутить! А тут такая беда! — нет, супруга сейчас явно не разделяла беспечного мужниного настроения. — Пойти, может, Катерине позвонить? Разузнать, что там да как?… Как думаешь, сейчас набрать? Или подождать немного, пока она хоть немного в себя придет?

— Погоди-ка, погоди! — Золотов снова прибавил громкость.

— «Зенит» на своем поле принимал московской «Спартак», — засветился от радости телеведущий. — Матч завершился уверенной победой хозяев со счетом 3:1…

— Ай, молодца! Вот ведь как чувствовал: надо было сегодня на «Петровский» пойти. Тем более, ребята из Петроградского РУВД обещали на халяву вписать.

Лида посмотрела на супруга с плохо скрываемым раздражением:

— Совсем уже чокнулся со своим футболом! Тут у людей горе, а этот… Тьфу!..

Этим вечером на Московском вокзале было не протолкнуться от молодежи с красно-белой символикой: разочарованные болельщики «Спартака» — кто на «собаках», кто в фирменных поездах — покидали негостепреимный город на Неве с его ненавистными «зенитчиками». Впрочем, безнадёжно унылых, раздавленных печалью лиц встречалось относительно немного. Потому как безнадежно-унылый человек — он, как правило, человек трезвый. А само словосочетание «трезвый фанат», согласитесь, уже звучит почти как оскорбление.

Через вокзальный двор, запруженный ларьками и торговыми павильонами, в направлении перронов неспеша двигалась небольшая группка заметно вмазанных «спартачей». Молодые люди явно принадлежали к категории «болел-мажоров», потому как уезжали в столицу дорогущей «Авророй», а в данный момент, на ходу, поочередно прикладывались к еще более дорогущему виски «Коннемара». В очередной, бесчётный за этот вечер раз «спартачи», в напрочь лишённых оригинальности выражениях, обсуждали купленное «Газпромом» судейство в чемпионате в целом и нетрадционную сексуальную ориентацию рефери, в частности.

Возле киоска с надписью «Товары в дорогу», предлагавшего отъезжающим широчайший ассортимент алкогольных напитков разной степени крепости, дышали условно-свежим вечерним воздухом двое бомжей. Одного из них — Ивана Демидовича, на Московском вокзале знали давно. То был совершенно безобидный и безвредный сухопарый мужичонка, на вид лет шестидесяти (впрочем, угадать истинный возраст бомжа дело нелегкое, требующее немалого воображения), седовласый, с интеллигентным умным лицом, выдававшим в нём человека прожившего долгую и непростую жизнь. У вокзальной обслуги и отирающейся здесь привокзальной шантропы Иван Демидович проходил и под кличкой соответствующей — Интеллигент. Но не от того, что местная публика так уж сильна в физиогномике. Просто имел тот странную привычку: прежде чем садиться или ложиться, всегда аккуратно расстилал под собой газетку, а когда уходил — обязательно выбрасывал её в урну. А ещё Иван Демидович всегда здоровался, когда ему попадались знакомые лица. И не пахло от него так же противно, как от остальной его братии по несчастью. Почему? Да вот потому что «интеллигент», наверное.

Напарника Ивана Демидовича знали по имени Сенька. На вокзал он перебрался относительно недавно, после того как на Апрашке началась глобальная реконструкция и с жилищным вопросом у тамошних бомжей возникли серьезные напряги. Главным богатством Сеньки была вязаная, давно выгоревшая на солнце «зенитовская» шапочка, которую тот не снимал ни зимой, ни летом. Сам Сенька ласково называл её «домиком для вошек». Вот именно эта шапочка и привлекла внимание проходящих мимо «спартачей»: пьяно загоготав, парни полезли в карманы за мобильниками, дабы запечатлеть идеальный образ настоящего зенитовского фаната. Не зря ведь в околофутбольной тусовке «зенитчиков» до сих пор презрительно кличут «бомжами». И тут Сенька совершил роковую, даже фатальную ошибку. Уже получив по местному сарафанному радио известие о разгроме москвичей на стадионе «Петровский», глумливо усмехаясь, он продемонстрировал «спартачам» понятный во всём мире характерный жест с задействием среднего пальца правой руки. Напрасно он это сделал

Били Сеньку недолго, но по-звериному жестоко, вымещая на беспомощном бомжике всю накопившуюся к тому моменту злость за обидную футбольную оплеуху. Били исключительно ногами, брезгуя запачкать руки о давно немытое тщедушное тело. С явным удовольствием били: остервенело, с оттяжкой, так, что каждый удар отзывался по телу. Били по лицу, по спине, по почкам. Иван Демидович, каким-то чудом успевший юркнуть в узенький простенок между задником киоска и вокзальной стеной, в страхе и отчаянии наблюдал за тем, как лицо его сотоварища неумолимо превращается в кровавое месиво. Один из «спартачей», войдя в раж, попытался было выкурить Ивана Демидовича из этого ненадежного укрытия, но, по счастью, оказался слишком упитан, чтобы дотянуться до сжавшегося в комок бомжа. После чего, досадливо сплюнув, снова присоединился к приятелям.

— Всё, парни! Хватит с него! Валим, пока менты не запалили! — скомандовал самый крепкий московит. Устало выдохнув, будто после тяжелой физической работы, он приложился к бутылке, а потом, глянув на часы, присвистнул удивленно. — Мать вашу! Три минуты до отправления! Парни, ходу!

Удостоверившись что опасность миновала, Иван Демидович осторожно выбрался из своего убежища и, озираясь по сторонам, подошёл и склонился над Сенькой. С первого взгляда было понятно — «не жилец». Опустившись на асфальт, Иван Демидович осторожно и бережно положил окровавленную сенькину голову себе на колени (тот не издал ни единого звука) и, набрав побольше воздуху в недолеченные туберкулезные лёгкие, истошно завопил: