Империя предрассудков (СИ) - Мэра Панна

Его лишили дворянства и разжаловали в солдаты. Ожидание приговора было невыносимым, и узнать, что его сослали на каторгу, для нас было бы самой лучшей новостью. Но военный судья, если его можно так назвать, распорядился иначе. Было решено наказать его прогнанием сквозь строй. Три раза по тысяче ударов. Боже, я молилась, чтобы мой сын не дожил до второй тысячи, — ее голос дрожал, но она держалась, — но ему не давали умереть. Врач, который шел рядом, подсовывал ему нашатырный спирт, и я даже не представляю, как он мог смотреть на то, что происходило перед его глазами. Иван умер лишь спустя полчаса после того как все закончилось. Но и это был не конец.

Я смотрела на Жуковскую глазами полными слез, страха и ужаса. Я не хотела, чтобы она продолжала, потому что чувствовала, словно меня сейчас изо всех сил бьют этой же палкой.

— Его брат был вместе с ним. И когда ему всучили шпицрутен, он отказался бить. Один из офицеров пригрозил хлыстом и ему.

Женщина резко прервала рассказ, механически хлебнула остывший кофе, а затем посмотрела на меня таким взглядом, что я оцепенела от прожигающего душу леденящего чувства тоски. А потом она улыбнулась, и от этой гримасы мне стало ещё страшнее.

— Георгий не смог сдержаться — сломал офицеру нос, — она покрутила в руках серебряную ложечку и равнодушно бросила ее на стол. — Его отправили на вечную каторгу, перед этим постаравшись и вырезав ему ноздри.

— Но как? За что? — прошептала я, подавляя слезы. — Как вы смогли пережить это?

— Анна, думаете это возможно пережить? — ответила она, отвернувшись. — Но самое ужасное было после. Мы понимали, что для всего высшего света мы отныне и навечно будем предателями. Но каково же было наше удивление, когда вместо клейма позора нам предложили выбор: либо мы публично отрекаемся от своих сыновей — заговорщиков и убийц, либо навечно будем изгоями. Думаю, вы понимаете, что мы выбрали. Институт мы покинули сразу, а по возвращении сюда мы узнали, что за сломанный офицеру нос с нас хотят взыскать десять тысяч.

Мрачная тишина поглотила нас обеих.

— Знаете, я думаю, Александр Николаевич приехал к нам вовсе не на чайную церемонию. Думаю, он хотел предупредить нас о возможном пристальном внимании со стороны некоторых высокопоставленных лиц. Это весьма благородно с его стороны, но бесполезно.

— Но он хотя бы пытается помочь. И потом, при всем уважении, ведь не Император выносил приговор, а военный судья, — вступилась я инстинктивно, хотя понимала, что не имею права спорить с женщиной, которая только что лишилась одного сына, и вероятность встретиться со вторым тоже была мизерной.

— Ну конечно, — холодно произнесла Жуковская, — все до единого приговоры такого рода виновным подписывает Император. Сам утверждает и сам смягчает. И он прекрасно знал, чей это сын.

Я пребыла в замешательстве. С одной стороны, мне хотелось дать волю своим эмоциями, чувствовать, как они залпами разлетаются по телу и засасывают меня в омут всепоглощающей смуты. С другой, я неистово хотела узнать у Жуковской все. Все, что она ещё знала об Императоре, потому что я до сих пор не могла поверить, что тот доброжелательный человек, которого я видела на балах, способен на такую подлость.

— Александр Николаевич его сын. Так или иначе, он не сможет действовать против своей семьи, против законов, которые существовали у правящей монархии сотни лет. Каким бы он ни был хорошим для тебя, он сын Императора. И даже если он не унаследует трон, он будет поступать точно также.

Всё это, сказанное госпожой Жуковской, звучало для меня хуже императорских приговоров. Если бы она ещё не приплетала сюда Александра, потому что он был единственным, в кого я хотела верить.

— Знаете, я до сих пор вижу перед глазами имение отца. Имение, которое уже давно покинула жизнь. Я знаю, как люди в деревнях умирают от голода и произвола помещиков. Я видела, как в наш дом пришли люди Императора, чтобы отнять у нас все. Я прошла через бесчисленные унижения и обманы во дворце. Но… Если бы вы только знали, как я хотела любить это место, я верила в него с самого рождения! Что будет, если я хотя бы на долю секунды представлю, что могущество дворца лишь иллюзия? Что будет, если окажется, что Император не справедлив и не милосерден? Что будет, если я пойму — все вокруг было ложью? — я замерла и отвернулась от Жуковской, а затем прошептала, — мне страшно, потому что, если я признаю это, какой будет смысл жить?

— Знаете, смелость человека не в том, чтобы пойти в бой, а в том, чтобы признаться, что вам страшно.

Я ничего не ответила, но не сомневалась — мы поняли друг друга.

Было слышно, как тикают на камине часы в золотой оправе, как завывает за окном февральский ветер и, казалось, слышно было даже, как сгущались над поместьем снеговые тучи.

— Это было почти год назад, но для меня тот день словно продолжается до сих пор. Боль никогда не утихнет, также, как и желание отомстить, — от ее последних слов по телу пробежали мурашки. И снова появилось то чувство, которое преследовало меня еще с осени. Медленное, тянущееся, гнетущее чувство тоски, которое нельзя было унять. С ним можно было только воевать. Что Жуковская и собиралась делать.

Глава 21

Внезапно двери в столовую распахнулись, и в них вбежали две симпатичные девочки, лет двенадцати. Их кудрявые золотистые локоны выбивались из растрепавшихся длинных кос, а грациозность и лёгкость движений, доставшиеся им от матери, не заметить было невозможно.

Девочки наперебой принялись рассказывать матери о наискучнейшем уроке французского, который только что закончился. И о том, как все это время они мечтали сбежать от сварливой преподавательницы в зимний сад.

Но стоило мне на секунду позабыть о том, что рассказала мне Жуковская, в столовой появился новый гость.

Александр был абсолютно беззаботно и по-детски счастлив. Фору ему в этом мире радости могли дать разве что дочери Анечки, которые в тот момент жадно уплетали пирожные.

— Все прошло хорошо? — спросила Жуковская как ни в чем не бывало.

— Да, — коротко ответил он. Было так интересно наблюдать за ним, когда он пытался вести себя уверенно, но всем нам было неуютно друг с другом.

Краем глаза я заметила, как девочки с интересом поглядывают на князя. Они тихонько перешептывались за маминой спиной, то и дело бросая кокетливые взгляды в сторону Александра, а когда он смотрел на них в ответ, тут же отводили взгляд и звонко смеялись.

— Кажется, у меня появились новые поклонницы, — прошептал мужчина, наклоняясь ко мне ближе, и я вновь ощутила себя парализованной от его дыхания, коснувшегося моего уха.

— Не удивительно, Ваше Высочество. Ни одно сердце не устоит перед вами, — ответила я как можно более саркастично. Но он вновь принял мою иронию за чистую монету.

— Ну ещё бы, — заявил он гордо, а затем подмигнул маленьким леди, заставив их покраснеть, робко отворачиваясь в сторону.

Мне оставалось лишь вздохнуть.

Тем временем Анечка, как я полагаю, решила разрядить обстановку, но способ, который она выбрала, заставил меня поперхнуться.

— Когда же состоится церемония венчания?

— Что? — удивился Александр, переводя взгляд с чашки чая на Жуковскую.

— Вы с Анной Георгиевной? Когда вы собираетесь обручиться?

Первой мыслью было начать все отрицать, но потом, заметив замешательство и смущение на лице князя, я решила понаблюдать за его реакцией и, прикинувшись, что не поняла вопрос, уставилась на него.

— Мы не… — протянул он неуверенно, — мы не… Анна Георгиевна не моя невеста.

Впрочем, а что я ожидала услышать? Оды любви? Предложение руки и сердца? Я молча кивнула, подтвердив его слова, и уткнулась в тарелку.

Девочки продолжали играть с Александром в гляделки, чем только раззадорили его, и теперь князя было не остановить. Забавно, но именно это стало последней каплей, переполнившей кувшин моего терпения на сегодня. Не история Жуковской добила меня, а бесконечное позерство Александра!