Как рушатся замки (СИ) - Вайленгил Кай

Ногу прострелило. Мерзко запульсировали рёбра. Едва не задев стул, Лис с беззвучным воплем прижалась к перегородке между комнатами.

Заплакала.

Из-за прикушенной щеки во рту стоит привкус крови.

Паника не отступает, не потопляется сиюминутным адреналином, не гасится злорадством от вида гримасы министра - она царапает когтями по обнажённой шее и сдавливает, сдавливает, сдавливает. Взгляд мечется от лица к лицу, чтобы найти хоть какой-то выход. Спасти её.

У девушки подгибаются колени, но всё равно улыбается. Мимолётно, извиняясь. Вероятно, она хотела бы сказать ему, что он ни в чём не виноват, что эти чудовища в человеческой шкуре поступают так не из-за него, а просто потому, что им нравятся страх и боль в глазах жертв… но слова застревают в горле, не идут. Она начинает задыхаться от накатывающей истерики.

Поэтому обжигает злость, и с ней - понимает с удивлением – только теперь за невыносимые месяцы в застенках подступают слёзы.

Это он виноват. Он ответственен. Думал, всё под контролем? Знал, что делает и с чем столкнётся? Идиот, ну какой же идиот.

Надо успокоиться. Мыслить трезво.

— Ты всегда поступаешь по-своему, да, Элерт? Усложняешь другим жизнь. Терпеть тебя не могу за это.

— Неужели? - хрипит в ответ.

— Но я снова тебя прощаю.

— Не говори ничего! - предупреждает девушка.

Её бьют по затылку, и она безвольно повисает в руках мужчин. Сжимаются кулаки. Отросшие ногти впиваются в ладонь. Боль в пальцах отходит на второй план.

— Со мной не справились, решили переключиться на женщину?

— Что поделать. Мой мальчик, даже у такого ублюдка, как ты, есть сердце.

— Вы зря стараетесь.

— Брось. Я ещё не начинал. – Он тянет его за подбородок к себе. – Поверь: если я начну, ты передо мной ползать будешь, лишь бы прекратить это.

Цепочка с кольцом, выскользнувшая из-под рубашки девушки, достаёт до пола - так низко её держат. «Ты не лучшая партия для семейной жизни, - звучит в воспоминаниях её жалоба. - Вечно в каких-нибудь передрягах. Честно, Катлер, кто вообще согласится стать твоей женой? И что, что я приняла кольцо? Не рассчитывай. Вернешься с войны – поговорим».

Попытка вырваться из хватки министра заканчивается довольно ощутимым тычком в ребро. Ком в горле не сглатывается.

— Не упрямься. Будь послушным мальчиком и расскажи мне, где засел Росс с компанией. И главное: куда он спрятал псевдопринца? Или её пустят по кругу.

Плевок в физиономию заставляет мужчину отшатнуться. Затем раздаётся скрежет рычага, и цепи резко опускаются.

Падение невозможно запомнить. Оно такое же внезапное, яркое под стать вспышке.

Крик вырывается скорее, чем его можно подавить. В агонии теряются последние крохи самоконтроля.

Зато отчётливо слышен треск разрываемой ткани.

Он через силу открывает глаза. Камера ходит ходуном, всё в ней плывёт, содрогается. И его трясёт: от кашля – кровавая слюна на серой коже, от шока – боль доходит до нетерпимого предела, от кошмара наяву, в который он невольно втянул её.

Голос сразу не находится, поэтому выдавливает жалкий хрип. Сглатывает. Пробует подняться. Министр, не боясь запачкаться, бьёт его ногой в грудную клетку. Забвение вновь неуверенно цепляется за сознание. И вновь его возвращают вонючей холодной водой.

Голову прижимают к полу ботинком.

— Следи внимательно. Для тебя стараются.

Её швыряют от одного к другому как тряпичную куклу. Одежду раздирают на части, срезают, оставляя длинные раны; треплют за короткие волосы, гладят обнажённое тело. Она брыкается, толкает наугад, ругается и с диким, безумным отчаянием рвётся прочь из замкнутого круга. Бежать некуда. Спасения нет.

Его слабое сопротивление вызывает у тюремщиков смех. Разбирает его по движению губ, потому что сердце и кровь шумят громче.

— Я…

Она на земле и трое – над ней.

— При…

— Что-что? – весело переспрашивает министр. – Язык проглотил?

— Не смей! ЗАМОЛЧИ! – вопит она захлёбываясь.

Он подчиняется – скрепляет уста и закрывает правду на замок. Не позволяет себе не смотреть, как стискивают тонкие запястья, душат, давят на челюсть, живот, до синяков сжимают бёдра.

Всевышний…

Впервые со смерти матери по памяти, обрывками из детства, бормочет молитву. Известно: бога нет, он не откликнется.

Потому сцепить зубы. Молчать.

От его мужества по кусочку отламывают сиплые, сбивчивые крики.

Лис задыхалась от рыданий, растирала по щекам влажные дорожки и комкала бумаги, из-за которых ей пришлось заявиться в проклятую гостиницу к проклятому министру. Тот валялся в ногах Катлера на этаж ниже: умолял, торговался, угрожал – однако новоявленный Второй канцлер оставался немилосердно равнодушен к истерике отца, чью дочь делили между собой трое мужчин.

Девушка стиснула зубы и кое-как доползла до отверстия вентиляции. Элерт стоял у окна, заложив руки за спину. В одной из них он держал пистолет. Курок взведён, указательный палец на спусковом крючке. Он был готов стрелять. В кого: в министра? в его дочь? в людей, заявившихся с ним в гостиницу? За наигранной расслабленностью бушевали эмоции – те самые, которые «затянули» Лис, – и почему-то, вновь возвращаясь к увиденному ей кошмару из его прошлого, она отчётливо осознала: он блефовал. И в своём блефе шёл до опасной отметки, до крайности.

Когда с блондинки окончательно сняли вещи, старик вцепился в предложенный нож.

Шаг – он едва не кувыркнулся через стул.

Шаг – Катлер небрежно вскинул оружие, наведя его на ближайшего к нему подчинённого.

Зрение Лис размывалось. Она то выпадала из реальности, то возвращалась обратно. Ещё никогда она не испытывала ничего подобного. Внутренности – каша. Её тошнило. Драма двигалась к завершению.

Шаг – министр врезался в мужчин, впился ногтями в обнажённое плечо дочери, боясь, что его оттащат. И воткнул лезвие ей в шею. Одновременно с этим пуля прошила икру насильника, замахнувшегося для удара.

Он повалился на пол.

— Статья, сержант, – напомнил канцлер вбежавшему в зал парню. За ним виднелись фуражки вигилей.

— С-статья восе-семнадцать Легаты, – покорно отозвался он и, запинаясь, процитировал: – «Изна-насилование признаётся осо-особо тяжким преступлением против здоровья и достоинства личности. За него пола-лагается с-смертная казнь через повешенье».

— Так точно, сержант, – кивнул мужчина. – Есть и статья семь: «Неисполнение заведомо незаконных приказа или распоряжения руководителя исключает ответственность». Вы с законами не знакомы, господа? Райнер вам не говорил, что Легату полагается заучить наизусть?

В помещении скапливались люди. Кто-то в ошеломлении таращился на министра, баюкавшего мёртвую дочь, и на корчившегося от боли человека со спущенными штанами. Двое его подельников застёгивали пуговицы на форме. Кто-то надеялся получить объяснения от канцлера, которые он давать не собирался.

— Доставьте их в комиссариат. В камере перебинтуете. Рана не смертельная.

Истошный крик заставил вздрогнуть всех. Рукоятка ножа выскользнула из окровавленных пальцев министра, он вцепился в бакенбарды, с размаху приложился лбом по доскам.

— Ты-ы-ы-ы… Ты-ы-ы-ы….

Истерику старика оборвал выстрел, и сразу за ним установилась гробовая тишина. Из помещения будто выкачали воздух – настолько ощущалось, что никто из присутствующих не может вдохнуть от удивления. Один канцлер был пугающе спокоен. Он молча опустил пистолет, в последний раз окинул взглядом завалившееся набок тело министра и как ни в чём не бывало сел за столик. Казалось, он вот-вот потребует меню, чтобы заказать обед. Кровь быстро натекала в лужу; она испачкала форму, попала на лицо, в ней увязал носок сапога. Когда мужчина выйдет на улицу, на белом, только что выпавшем снегу останутся красные следы, какие тянутся за волком после охоты, – билось в мыслях Лис. Ей снова хотелось бежать от него прочь – и в этом желании жило что-то бессознательное. Она боялась его.

Закурив, он недовольно бросил: