Гори, гори ясно - Карина Вран

Не дурак же он, сигать в призывно гудящий огонь? Щербатый перескочил ступеньку, завертелся на безопасном пятачке.

— Эй! — ору, чтобы он ко мне развернулся. — Вот же...

Мой окрик вызвал не ту реакцию: этот идиот бросился прямо в огонь. Я успел убрать стену. О, нет, не по причине человеколюбия. Этот гаденыш — моя информация на живом убегающем носителе, на ножках.

Он рванул от меня по газону, сверкая пятками. Я понесся вдогонку. По верху, вдоль здания, и по низу, вдоль дороги, мчало вперед меня пламя. Я гнал и его, и парня, чтобы тот оставался на хорошо освещенном участке. Подгадывал момент. О! Он почти у ступенек ко входу в Сбербанк. Выше, ярче стена перед рожей.

Пламя подается к бегуну, сыплет искрами. Меченый все-таки хочет жить, потому как проскальзывает по траве. Затормаживает. Наверняка прикидывает, уберу ли я снова огонь с его пути, если он повторит свой рывок.

Но мне чхать на его прикидки: в этот раз пламень никуда не денется. Опалится да обжарится — сам виноват, туда и дорога. Достали, церемониться с каждым ушлепком...

Злость не совсем моя, но я с огнегривым конем в кои-то веки согласен на все сто процентов.

— Стоять! — реву в один голос с огнем. — Или сдохнешь, идиота кусок.

Потенциальный факел развернулся ко мне. Попятился.

Вверх и вперед: со ступеней я слетаю в рывке, в воздухе. Дропкик! Пяткой в подбородок, центнером веса в разгоне — аут при четком попадании. На его счастье, я не стремлюсь его угробить. И даже челюсть ломать не хотелось бы, со сломанной челюстью неудобно говорить.

В последнюю секунду смещаю направление удара. Да и он не послушный болванчик, шарахается в сторону, но недостаточно быстро. Удар ногой приходится в грудь, далеко не в полную силу. Падаем все трое: он, я и огонь.

Мое падение контролируемое, огонь убран моей волей. Еще не хватало, чтобы меченый в него случайно влетел при падении. А бегуна хорошо так о землю приложило. Спиной и мягким местом, так что травм особых вроде нет. Зубы и сознание на месте, зыркает досадливо, плюется зачем-то на тротуар...

Шум, топот лап где-то на заднем фоне. В отдалении.

«Кыш отсюда», — мысленно желаю живности свалить, мне тут лишние персонажи ни к чему.

— Кто тебя послал? — нависаю над меченым. — Чем быстрее отвечаешь, тем целее останешься.

Звук свистка бьет по ушам. И второй свист.

Собачий лай, «пым-пым» по земле. Звуки движущегося авто с проезжей части.

Я схватил за грудки бегуна, потом дернул головой на самый громкий звук.

Грузное мужское туловище бежит в нашу сторону и свистит. А перед туловищем несется светлое четырехлапое.

Треск ткани — это меченый воспользовался моментом, рванулся, перекатился и прытко бросился к проезжей части, под фары.

— С-су... — я оборвал на полуслове адресное обращение.

Проныра не попал под колеса. Он подпрыгнул, перескочил через капот, проскользнул по нему. Идиотам везет: водитель успел притормозить. Я ринулся за чертовым паркурщиком. Вызвал огонь на пути собаки и ее бдительного, мать его так, хозяина. Будем считать, это детки крутые фейерверки зажгли, ага.

Не успел: по дороге решил проехаться грузовичок. Как так? Была пустая дорога, пустые тротуары, откуда все вдруг вылезли так несвоевременно?

Признаюсь, одна часть меня возжелала рвануть бензобак этого неуместного транспорта. Примерно так, как я Хелен предлагал однажды сделать, если не заткнется и продолжит меня стращать.

Чтобы взлетело тут все в столбе огня и дыма, красочно и ярко, чтобы взвыли сигналки на выбитых стеклах Сбербанка, чтобы собачника впечатало в стену оторванным от авто кузовом...

«По-кх-мо-кх-гите!» — всплыл в памяти голос парнишки из горящего гаража.

И я пропустил машину. А следом еще одну, по встречке.

Не стану таким же, как те, кто устроил тот пожар в гараже. Без крайней на то нужды — никаких случайных жертв. Тех, кто заслуживает — пожалуйста, хоть живьем на костер и до состояния угольков.

Последние мысли уже на бегу мелькали в голове. Я перебежал дорогу, тротуар, понесся наугад. Туда, где хуже всего с подсветкой: скрываться легче в темноте. Не угадал. Пробегал с полчаса по подворотням, через дворы домчал до Кондратьевского, до огней казино-конкурента.

Вернулся ни с чем. Уточнение: с продуктами, зашел на обратном пути в круглосуточный, накидал в корзину всякого разного, не глядя.

— Долго же ты, — поводил усатой мордой Кошар по возвращению. — Где был?

— Бегал, — не нашел ответа получше.

— Рассказать? — мы с Ташей перекусили и стояли на балконе, дышали ночным воздухом. — Про то, как оружие у виска помогает раскаянию?

Пожал плечами.

— Как хочешь.

Нам предстояло провести немало долгих совместных ночей в деревушке. Момент для разговора уж точно отыскался бы.

— Выслушаешь, и передумаешь брать меня с собой в отпуск, — отзеркалила пожатие плечами Бартош. — Возможно.

— Это вряд ли.

Я только что на полном серьезе думал взорвать автомобиль с водителем. Просто потому, что тот стал мне помехой. И сильно сомневался, что некий эпизод из прошлого Арктики меня ужаснет.

— Отец нас бросил, когда мне и трех лет не было, — Таша оперлась на перила балкона, устремила взор к спящему парку и начала рассказ. — Так я думала половину сознательной жизни. Мать перед смертью надумала сказать мне правду: отец не сам ушел. Его убили.

Я молчал. А что тут скажешь? «Сочувствую тебе»? По себе знаю, как пусто и бессмысленно это звучит.

— Зачем нужно было врать мне все эти годы, я так и не поняла, — девушка покачала головой. — Уберечь от боли? Глупость полнейшая. Я все те годы его ненавидела. За то, что бросил и даже не справляется, как его дочь. За отчима. За... одиночество. А оказалось, что ненависть была надуманная. Незаслуженная.

— Раз его убили, ненависть получила настоящую цель? — предположил я.

И совсем не удивился, когда Арктика кивнула.

— На отца я тоже злюсь, — тихий вздох смешался с порывом ветра. — До сих пор. Мораль, нравственность, духовные ценности... Он умер за бутылку водки, представь себе. Отказал алкашу из соседнего дома в подачке на опохмел. Потому как у того дома жена беременная, и ему не стоит так себя вести. И пока он этому отбросу втирал, как надо правильно жить, тот пырнул его в бок, задел печень. Забрал бумажник, столкнул еще живого отца в канаву и ушел бухать.

У меня просто челюсть отвисла. Бытовуха, суровая, бессмысленная и беспощадная — ничем не лучше разборок в мире