Кремлевское кино - Сегень Александр Юрьевич

— Хорошо, что вы так оперативно примчались. Вчера днем мы смотрели «Ленин в Октябре».

— Да, я уже знаю…

Сейчас про колбу заговорит! Но нет:

— Хорошая фильма. Но вечером мы ее широко смотрели в Большом театре на юбилейном вечере в честь двадцатилетия революции. Высказано мнение, что не хватает сцен ареста Временного правительства и штурма Зимнего дворца. Можно ли их доснять?

— Ничего невозможного я не вижу, товарищ Коба.

— И еще товарищ Крупская в бешенстве. Наверное, вы понимаете почему.

— Потому что ее нет в фильме?

— Не угадали. Она говорит, что Владимир Ильич в октябре семнадцатого года для конспирации сбрил усы и бороду, а в фильме у него хрестоматийный образ.

— Ну-у-у… — замялся Борис Захарович. — Здесь мы не могли следовать правде факта. Нас никто бы не понял. Несколько эпизодов с Крупской мы могли бы заснять, а здесь, сами понимаете, надо всю картину заново переделывать.

— Я тоже так считаю, — прозвучал в трубке ехидный смешок главного зрителя. — Да и товарища Крупскую, думаю, не обязательно доснимать. Успехов, товарищ Шумяцкий.

Про ртуть ни слова. Может, этот Коган ему приснился? Тогда кто вез его от Ходынки до дома?..

Переодевшись, Шумяцкий отправился в Малый Гнездниковский, вызвал туда Ромма и распорядился срочно доснимать требуемые сцены. В тот же день все выяснилось со ртутью. На место арестованных работников Борис Захарович распорядился назначить других до выяснения дела, а заодно узнал о необходимости замены игнитрона, взорвавшегося во время просмотра в Кремлевском кинотеатре шестого ноября. Что за игнитрон? Одноанодный ионный прибор с ртутным катодом и управляемым дуговым разрядом, используемый при показе кинофильмов в качестве выпрямителя переменного тока. Очень редко игнитрон может выйти из строя и взорваться, так надо же было ему выкинуть фортель именно при просмотре «Ленина в Октябре» в присутствии Сталина и ближнего круга!

Требуемые сцены Ромм, молодец, доснял быстро, штурм Зимнего снимал как раз в день рождения Бориса Захаровича, и нарком кино лично присутствовал на съемках.

Арестованных не выпускали, но и его не арестовывали, а значит, железное алиби сработало — он находился в Крыму и организовать покушение не мог. Жена и дочь вернулись как раз ко дню его рождения, и можно было немного расслабиться. В начале декабря Шумяцкий осмелел, подал Сталину докладную записку с просьбой утвердить смету на вторую серию «Петра Первого», зная, что первая сильно понравилась Хозяину, попросил баснословную сумму, а заодно ввернул, что, если снимать в Киногороде, фильм обошелся бы ровно в два раза дешевле. В другой докладной он похвастался успехами советского кинематографа на Всемирной выставке в Париже: «Итоговое заседание Центрального жюри всемирной выставки 1937 г. признало советскую кинематографию самой передовой в мире и присудило высшие мировые награды, Grand Prix, советским кинокартинам: „Чапаев“, „Петр Первый“, „Депутат Балтики“, „Мы из Кронштадта“, „Последняя ночь“, „Цирк“, „Северный полюс“, „Ликующий марш“ („Сталинское племя“) и „Москва — Волга“. По другим советским фильмам Центральное жюри присудило две золотые медали, четыре серебряных медали и пять почетных дипломов. Сообщая об этом, прошу учесть, что работники кинематографии относят этот успех главным образом за счет мудрого руководства нашей работой со стороны партии и правительства, обещают не успокаиваться и не зазнаваться. В своей дальнейшей работе мы будем закреплять и развивать достигнутые высоты нашего кинематографического искусства на базе большевистской идейности и непримиримости». Пусть только попробуют теперь обвинить его в дурацком инциденте с ртутным выпрямителем!

Но в тот же день арестовали его заместителя Володю Усиевича. Снаряды ложились все ближе и ближе. Неужели он следующий? Каждую ночь Борис Захарович ждал, что придут и арестуют, хотя могли арестовать и в рабочем кабинете в Малом Гнездниковском, да где угодно.

В Москве не сиделось, пусть уж лучше арестуют, допустим, в Ленинграде, только не в присутствии Лиички и Катеньки. И сразу после дня рождения Хозяина он рванул в город на Неве лично решать проблемы, накопившиеся на «Ленфильме».

Домой Борис Захарович вернулся 31 декабря к вечеру, в одиннадцать сели встречать Новый год в кругу семьи — он, жена и обе дочери, старшая Нора с мужем Лазарем и восьмимесячным забавным Борей, настоящим озорником. Шумяцкий пытался развеять тревожное настроение семьи:

— Встречаем Новый год с большими надеждами. Ваш муж, папа, а теперь еще и дедуля поднял советское кино на небывалую доселе высоту. Какой невиданный успех на Парижской выставке! Впереди — громадные планы, главный — Киногород, на него мне наконец пообещали начать выделять деньги. Так давайте выпьем… — Он только поднял бокал с лимонадом, как зазвонил телефон. — Пусть хоть обтрезвонятся! Выпьем за наши успехи! — И все выпили, но телефон продолжал звонить, подошла Катенька, сказала:

— Папуля, это из Кремля.

Он подошел, услышал в трубке голос Власика:

— Борис Захарович, товарищ Сталин просит вас приехать встречать Новый год с ним.

— Передайте товарищу Кобе, что я только что вернулся из Ленинграда, очень устал и прошу разрешить мне остаться сегодня дома с семьей.

— Боря! — испуганно произнесла Лия Исаевна, когда муж вернулся к столу. — Ведь это же Сталин!

— Ах, оставь, минхерц, — поморщился муж. — Он, знаете ли, тоже не любит, когда перед ним пресмыкаются. Я, знаете ли, перед ним никогда не робею. И я, знаете ли, не обязан сегодня…

Но телефон снова зазвонил, Борис Захарович подошел сам, выслушал, повесил трубку, а вместе с ней повесил и нос:

— Придется ехать, Власик сказал, что машину уже послали.

Палосич прибыл как раз за пять минут до боя часов, с благодарностью принял предложение вместе с ними встретить 1938-й, а уж потом ехать. Все чокнулись, выпили, кто с алкоголем, кто без, обнялись, и через двадцать минут Борис Захарович уже входил в Большую столовую Ближней дачи, где собрался весь ближний круг, стояло веселье, некоторые уже изрядно приняли и веселились пуще остальных.

— А вот и наш советский Голливуд прибыл! — обрадовался Хозяин при виде Шумяцкого. — Что это вы, Борис Захарович, ехать к нам не хотели? Нехорошо! Мы как раз о ваших успехах заговорили, все и говорят: «А давайте его тоже позовем!» Штрафную товарищу Шумяцкому! Ну, когда мы с вами новое кино в Зимнем саду смотреть будем?

— Да хоть сразу после встречи Нового года, товарищ Коба, — радуясь, что на него не сердятся, ответил нарком кино. — Пробы в помещении показали ничтожное количество паров ртути. Демеркуризация проведена успешно, специалисты утверждают, что кинозалом уже можно пользоваться. Только мне, пожалуйста, если и штрафную, то воду Лагидзе. — И он вежливо отклонил пальцами горлышко бутылки, через которое коньяк хотел влиться ему в фужер. Глянул и увидел того, кто намеревался налить ему спиртное, — Ежов. И довольно пьяный.

— А почему вы все-таки не пьете вино? — спросил Сталин, всю жизнь знающий Шумяцкого и ни разу не видевший, чтобы тот употреблял спиртное.

— Непереносимость, — ответил Борис Захарович.

— А вот товарищ Ежов уверяет, что непьющие боятся проболтаться, — ухмыльнулся оказавшийся рядом Берия.

— Товарищ Ежов свой план минувшего года выполнил и перевыполнил почище любого стахановца, — начал злиться нарком кино. — Ему можно и расслабиться. А я, как вы знаете, свои планы недовыполнил. — В голосе Шумяцкого зазвенела обида. Ему стало так жалко себя. Старается, старается, а никакой благодарности. Тут еще и эта горошина на лбу стала расти. Говорят, не злокачественная, а что ж она тогда растет?

— Товарищ Ежов у нас стакановец, — ехидно заметил Берия, положив руку на плечо человека, имя которого уже по всей стране произносили с ужасом и ненавистью. — Где вы прячете свои ежовые рукавицы, Николай Иванович? Главное, чтобы дети не нашли их, уколются.

— Так вы не будете пить вино, товарищ Шумяцкий? — как-то неприятно произнес Сталин.