Кремлевское кино - Сегень Александр Юрьевич

Время шло, а мечта о Киногороде так и оставалась мечтой. Мало того, Борис Захарович осознал, что, как только он начинает проталкивать эту идею, на него сразу же все шишки валятся, а едва затихнет, жизнь становится легче. Понятное дело, всех безумно злило, что на создание Киногорода потребуются колоссальные деньги, и если они уйдут к Шумяцкому, то что достанется остальным киношникам? Простите, кинематографистам. Всех, видите ли, вдобавок ко всему дико бесило, когда он их называл киношниками.

Все минувшее лето нарком кино ни разу не заикнулся о Киногороде. И гляньте-ка, весь мир благополучно забыл о его бесчисленных грехах, о зазнайстве и семейственности, о чванстве и невыполнении плана, о том, о сем, пятом, десятом, двадцатом и пятидесятом. Может, и черт бы с ним, с этим Киногородом? Но ведь Муссолини-то построил и открыл в Риме свою Чинечитту, а как, если Хозяин сурово спросит: «Что это, товарищ Шумяцкий, вас итальянцы обскакали? Вы что, вредитель?» И полетит его головушка. Сейчас это проще простого. Еще недавно пять знаменитых командармов — Ворошилов, Буденный, Тухачевский, Егоров и Блюхер — стали маршалами Советского Союза, и на тебе! — Тухачевского, а с ним еще шестерых видных военачальников — Якира, Уборевича, Эйдемана, Путну, Фельдмана и Примакова — арестовали, обвинили в создании антисоветской троцкистской военной организации, судили и расстреляли. По всей стране Ежов развернул компанию чистки, выявления врагов народа, троцкистов, диверсантов, шпионов всех мыслимых и немыслимых разведок. Что стоит и бедного Бориса Захаровича взять за шкирман, и никакой Сталин не заступится, как не заступается он ни за кого, полностью доверив наркому внутренних дел решать, кого казнить, кого миловать, а миловать Ежов не умеет. В киноотрасли, как во всех других, чуть ли не каждую неделю кого-то арестовывали, и приходилось глупо моргать: «Что, он тоже шпион? Что, и она тоже диверсантка? Я и подумать не мог, а если бы знал, немедленно бы донес!»

Пять первых маршалов Советского Союза. Сидят: М. Н. Тухачевский, К. Е. Ворошилов и А. И. Егоров; стоят: С. М. Буденный и В. К. Блюхер. 1935. [РГАСПИ. Ф. 422.Оп 1. Д. 266]

В сентябре Шумяцкий и Володя Нильсен закончили писать совместную книгу «Американская кинематография», а в начале октября — гром среди ясного неба! — Володя арестован: американский шпион, завербован во время поездки в Штаты, и книгу вернули из типографии. А ведь Нильсен — автор изначального проекта Киногорода, и надо срочно ехать в Крым, чтобы начать разработку нового плана, отличного от Володиного. От сильного огорчения Бориса Захаровича кусануло сердчишко, даже в больницу загремел. Так удалось выцыганить себе отдых в Форосе с женой и дочкой, а заодно и заняться обновлением проекта.

Здоровье-то быстро пошло на поправку, а вот проект… Что в нем исправишь, все идеально продумано, остается только получить финансирование, и — вперед под красным флагом!

В аэропорту на Ходынке, вопреки ожиданиям, Бориса Захаровича встречал не личный шофер, а человек в форме НКВД, представившийся капитаном госбезопасности Коганом. Ни жив ни мертв Шумяцкий сел не в свою служебную машину, а в черную «эмку», с недавних пор выпускавшуюся на Горьковском автозаводе и уже получившую в народе прозвище «воронок». Наркому кино стало так худо, что никаких сил спрашивать, куда его везут, за что арестовывают и что вообще происходит. Он просто молча ждал приезда на Лубянку и дальнейшего ужаса.

Но, как ни странно, промчавшись по улице Горького почти до самого Кремля, воронок свернул не налево к зданию на площади Дзержинского, а направо и поехал по Моховой мимо здания, построенного Желтовским и ставшего эталоном нового архитектурного направления, которое за глаза уже называли сталинским ампиром. С него началось окончательное утверждение советского классицизма во всех направлениях, не только в архитектуре, но и в живописи, музыке, кинематографе.

Вскоре воронок подкатил к Дому на набережной, из которого за последний год немало вытряхнули представительных жильцов и где в просторной квартире пока еще проживало семейство Шумяцких.

— За вещами? — спросил наконец Борис Захарович, на что Коган вполне дружелюбно возразил:

— Ну что вы! Просто мне поручено проводить вас и заодно поинтересоваться, как живет начальник всего кино, не стеснен ли в жилищных условиях.

Не веря любезному тону чекиста, Шумяцкий нехотя пригласил его в свою квартиру:

— Как видите, не стеснен.

— Чайком не угостите? — нагло осматривая помещения, спросил Коган.

— Извольте. Могу и коньячку.

— Не откажусь. Пти-пё. — И капитан госбезопасности показал пальцами щепотку.

— Прислуги нет, мой приезд внезапен, — оправдывался Шумяцкий, наливая гостю и отправляясь ставить чайник.

— А себе? — удивился Коган, глядя на свою одинокую рюмку.

— Не пью.

— Совсем?

— Вообще. Непереносимость. Зуд, чешутся глаза, краснеет кожа. Кашель.

— Отчего же?

— Врачи объясняют чрезмерной активностью фермента, превращающего алкоголь в яд. Ацетальдегид. От рюмочки спиртного мгновенно наступает отравление.

— А от ртути? — спросил Коган и небрежно бросил в себя как раз таки маленькую рюмочку.

— Ртути? — опешил Шумяцкий.

— Как вы относитесь к ртути?

— К ртути… никак… не отношусь. В детстве отец, бывало, говорил про меня: «Гляньте на этого шалберника, это не человек, а ртуть!» Уж очень я был подвижен. Еще я знаю, что у Моцарта было прозвище Меркурий, а это означает ртуть. У алхимиков. Символ планеты Меркурий у них — ртуть.

— Так при чем же здесь ртуть? — спросил Коган.

— Я — при чем? — удивился Шумяцкий. — Это вы — при чем. То есть это вы спрашиваете про ртуть. Как, кстати, ваше имя-отчество?

— Александр Михайлович, — кашлянул Коган. — Скажите, какие свойства ртути вы знаете?

— Текучесть, подвижность. Еще ее пары ядовиты. Да в чем дело? Не мучайте!

— Если вы знали о ядовитых свойствах паров ртути, как вы могли допустить, чтобы ваши люди разбили колбу с ртутью в помещении, где находились члены Политбюро во главе с товарищем Сталиным?

— Когда? Где? Какая еще колба? Я вообще вторую неделю в Крыму. Кто-то градусник разбил?

— Не градусник, а большой прибор, имеющий колбу с ртутью. Не далее как вчера вечером во время просмотра в Кремлевском кинозале, где присутствовали товарищи Сталин, Молотов, Ворошилов, Калинин, Каганович, Микоян, Жданов и даже дети товарища Сталина — Василий и Светлана.

— Шлимазл! — воскликнул Борис Захарович, забыв про чайник.

— Вот и я про то же, — произнес Александр Михайлович. — Арестованы киноинженер Молчанов, киномеханик Королев и еще четверо подозреваемых. Вы в их число пока не попали, поскольку и впрямь находились далеко. Но советую вам немедленно подать заявление обо всех подозреваемых, дабы помочь следствию пойти по правильному пути.

Вскоре Коган удалился, оставив Шумяцкого в полном недоумении, почему его не арестовали, ведь он мог организовать покушение и смыться в Крым, чтобы на него самого пары ртути не подействовали. Но все равно какая-то чушь собачья, а те, кто разбил колбу, они ведь в равной мере подвергались опасности? Да и что за идиотский способ покушения! Нет, тут какая-то случайность. Он бросился было звонить кому-нибудь, но сообразил, что телефон может прослушиваться, и вынужден был лучше оставаться в неведении, отнюдь не счастливом. Покуда он переодевался, раздался звонок, и в трубке прозвучал голос Поскребышева:

— Борис Захарович, вы уже дома?

Что за идиотский вопрос! Если ему звонят домой и он берет трубку, значит, он дома.

— Да, недавно прилетел.

— С вами будет говорить товарищ Сталин.

— Товарищ Шумяцкий? — тотчас прозвучал главный голос страны.

— Да, товарищ Коба, — вдруг решил использовать старое доброе прозвище вождя нарком кино.