Книжный клуб в облаках - Сильвия Алиага
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я долго думала, что этого вполне достаточно, – пояснила она. – Мы оба так думали. И все же, дожив до определенного возраста, некоторые вещи начинаешь видеть в другом свете.
– Какие такие вещи?
Мать в последний раз отпила из бокала и довольно бесцеремонно поставила его на заполненную книгами полку. Она никогда не ценила и не коллекционировала книги как физические объекты, возможно вследствие своих постоянных переездов. Ей было важно только их содержание.
– Для начала – что мы не бессмертны, – сказала она в ответ. – Что жизнь уходит из рук, как сквозь пальцы песок. Погляди вон на Артура.
И она указала на профессора Баунса. Одна из его гостей (женщина лет семидесяти на вид, довольно привлекательная, с темными волосами с проседью) увенчивала в данный момент его голову картонной короной, а затем повторила эту процедуру с его собакой. Оба, профессор и пес, щеголяли в одинаковых жилетках, и псина выглядела не менее довольной, чем ее хозяин. Мать Дориана отправила в рот последний кусок сэндвича, вытерла руки бумажной салфеткой и продолжила:
– Кажется, что он только вчера поступил в университет и стал моим студентом. Это был мой первый учебный год, я тогда работала в должности ассистента. Совсем еще девчонкой была, жизни ничуть не знала, а он был взрослым мужчиной тридцати восьми лет, только что овдовел и работал продавцом в книжном магазине. – Она вздохнула, словно сожалея о тех временах, о том прошлом, когда Дориана еще и в помине не было, а до знакомства его родителей оставалось более десяти лет. – Даже не представляю, где он брал время на учебу, на написание диссертации. Ему ведь приходилось еще заботиться о детях, работать в магазине. Я сама большему от него научилась, чем он от меня, и продолжала учиться, когда мы уже стали коллегами по кафедре.
– Так дело в нем? – спросил Дориан. – Из-за него ты и бросила папу? Влюбилась в профессора Баунса?
Мать Дориана расхохоталась.
– Нет, конечно. Дело в том… Не знаю, ну погляди на него. Семьдесят пять лет, уходит на покой после тридцати лет работы.
Теперь какой-то молодой человек с обесцвеченными волосами и колечком в носу обнимал профессора Баунса. Смуглая женщина фотографировала эту сцену на старенький полароид. Мать взирала на них с любопытством и восхищением.
– Вроде как доволен жизнью, – отметила она, – хоть и уходит на пенсию. У него остается книжный магазин, дети и внуки. А также друзья, собака и… – Она внезапно остановилась. – А я чувствую себя немного усталой, если уж откровенно. Иногда задаюсь вопросом: а что останется у меня, когда я уйду из университета? – И она обвела вокруг себя рукой. – В тот день, когда меня проводят на пенсию, отметив это событие таким же праздником.
– Твой праздник не будет таким, – сквозь зубы процедил Дориан, очень стараясь, чтобы слова его прозвучали чем-то отличным от упрека. Чем-то, что не намекало бы на его рвущийся крик в адрес матери: пускай у нее нет ни книжного магазина, ни собаки, ни симпатичной подруги, которая умеет обращаться со старинным фотоаппаратом, но ведь есть сын! – Ты заведующая. Тебе организуют великое чествование и проводы по высшему разряду.
– А потом что? – вернулась она к прежнему вопросу.
– Не знаю, мама, – ответил Дориан, погружаясь в отчаяние. Его ужаснуло открытие, что все вокруг тебя не делается лучше и проще по мере того, как ты становишься старше. Что жизнь все такая же взбалмошная и приводящая в дрожь, какой была и всегда, что часто она ставит тебя перед выбором: ранить других или самого себя. – Думаю, что тебе еще предстоит это выяснить.
Итак, после одиннадцатичасового перелета Лос-Анджелес – Лондон Дориан поднялся на борт самолета с пунктом назначения в аэропорту имени Шарля де Голля, даже не позаботившись заглянуть домой, чтобы снять форму и принять душ.
Потому что Дориан ощутил необходимость хотя бы на время перестать думать только о себе самом, о своих родителях и обо всех сигаретах, которые он не выкурил. Ощутил необходимость больше не думать о таинственном сообщении, посланном ему Каролиной в прошлое воскресенье, об этом коротком послании с простыми словами: «Окей. Если раньше я на 34 % была убеждена в том, что Минхо – моя родственная душа, то теперь, наверное, на 78 %». Ощутил необходимость не думать о девушке, с которой он переспал в ночь университетского фуршета, подцепив ее в пабе, куда отправился с целью напиться, и которая оказалась в достаточной степени очаровательной, в той же степени свободной и очень кстати живущей недалеко от упомянутого паба. Он не мог вспомнить ее имя, а она даже не поинтересовалась, как зовут его.
Он ощутил острую необходимость почувствовать, что кому-то нужен, хотя бы для разнообразия.
К счастью, быть нужным он мог. По крайней мере стать нужным конкретному человеку. Пока что он не мог сообразить, как по-быстрому решить проблемы Минхо и Каролины (как, впрочем, и свои), зато знал, как помочь Кае.
Нашел ее в кафетерии. Дориан никогда еще не посещал ВИП-зону аэропорта Шарля де Голля. Воображал себе пространство современное и сугубо функциональное, однако кафетерий, где работала Кая, показался ему уютным и милым со своими золотистыми стенами и креслами с темно-красной обивкой, с видом на взлетно-посадочную полосу. Дориан порадовался, что не успел снять форму члена кабинного экипажа, благодаря чему никто не спросил у него пропуск при входе в эту зону.
Несколько пассажиров за столиками, за стойкой – три официанта. Волосы Каи собраны в пучок, она тоже в форме, довольно простой. Вся такая же милая и уютная, как и ее кафетерий. Спиной к нему она варила кофе и не заметила, как он вошел. Улыбаясь, Дориан прошел к стойке и сел на табурет.
– Мадемуазель, могу я попросить у вас булочек с шоколадной начинкой? – спросил он, стараясь выдерживать нейтральный тон. – Денег у меня нет, но я готов доставить контрабандой книги в любой аэропорт, на который вы мне укажете.
Кая, вздрогнув от неожиданности, развернулась и нерешительно засмеялась, увидев его.
– Что?.. – Казалось, она с трудом подбирает английские слова. – Матерь божья, Дориан! Что
