Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон - Ирвинг Стоун

Ей всегда казалось, что самым несчастным периодом было то время, когда Эндрю отсутствовал, но нынешний был даже хуже. Несмотря на то, что она страдала от одиночества, у нее сохранялась уверенность, что он выполняет важную работу, что они создают будущее и что ее муж любит ее. Но где тот могучий, уходящий ввысь мост, который позволит им встретиться и соединить руки, когда они находятся вместе в одном доме, разделенные непреодолимым рвом отчуждения?

Интуитивно она понимала, что разговор с человеком, который считает себя несчастным, опасен, он может перерасти в спор или злую отповедь, и потом это будет трудно забыть. И все же существовало нечто даже более опасное, чем вероятность спровоцировать Эндрю, — возможность нанесения им самим себе непоправимого ущерба. Она знала, что он не задира от природы; любит людей, сохраняет верность друзьям, желая быть любимым. Но обстоятельства складывались таким образом, будто кто-то хотел помешать его спокойствию, разрушить присущее ему чувство справедливости. Было ли это следствием их образа жизни? Будет ли так всегда? Или же у людей свой жизненный цикл, как у земли? Под зимним снегом она оцепеневшая и безжизненная, но хорошая земля при наступлении надлежащего времени года даст всходы.

В своих бедах она нашла понимание и поддержку у брата Северна. Его хижина, расположенная за родником Эрмитажа, напоминала ей поселение Поплар-Гроув. Участок был небольшим, но уютным. К хижине примыкала пристройка, подобная той, что у Мэри, жены Джонни, служила молельней, достаточно просторная для кровати, в которой спали четверо детей. Люлька новорожденного находилась в главной комнате. Странным казалось то, что Рейчэл никогда не ощущала близости с Северном. Из-за слабого здоровья он стал робким и держался в стороне от остальной семьи Донельсон. Он был словно незнакомец для Рейчэл, не напоминая ни родителей, ни братьев, ни сестер. Теперь же, когда между ними установились доверительные отношения, она узнала, что Северн, просыпаясь, читал в течение часа Библию и то же самое делал перед сном. «Возможно, именно это было источником его спокойствия, — думала она, — тот, кто вырос, соприкасаясь со смертью, должен чувствовать близость к Богу». Когда Рейчэл слушала речь Северна, пропитанную уважением к Богу, она поняла, что из одиннадцати детей Донельсонов он один воспринял религиозный характер отца, и это представлялось ей удивительным вдвойне, ведь Северн не унаследовал ни глаз, ни подбородка отца, ни его страсти к деревенской глуши, а лишь одну его черту — благочестивость. В своем нынешнем состоянии Рейчэл не могла принять холодный скептицизм Джейн, и она сблизилась с братом, характер которого отвечал ее настроению.

В обмен она была готова помочь Северну: ведь его жена Элизабет с трудом справлялась со своим выводком. За восемь лет супружеской жизни она родила пятерых детей. Это не было чрезмерным по стандартам Донельсонов: жена Джонни, Мэри, готовилась родить тринадцатого, у Мэри Кэффей было уже двенадцать детей, но Элизабет после каждых родов переживала тяжелый период. Во время частых отлучек Эндрю, которые продолжались от одного дня в городе до нескольких дней в пути, Рейчэл и маленький Энди посещали семью Северна, принося дневную еду и сладости. Иногда они забирали с собой четырех старших детей. Когда Элизабет вновь забеременела, она бросила Рейчэл:

— Это не значит, что я не люблю детей, но у меня просто не хватает сил вынашивать их и растить.

Рейчэл подумала: «Ой, Лиз, если бы ты только знала, как я хочу, чтобы Бог одарил меня хотя бы одним ребенком». Она вспомнила, как Джейн сказала после их переезда в Поплар-Гроув: «Для некоторых женщин беременность приходит слишком быстро, для других — слишком медленно, но у нас, Донельсонов, по всей видимости, своя доля». «Джейн, как ты ошибалась!»

Эндрю отсутствовал неделю, когда она получила весточку, что он едет домой после встреч с рядом жителей округа Самнер, которые намереваются переехать на новую территорию Миссисипи. Она нагрела таз воды, надела мягкое коричневое муслиновое платье с широкой юбкой, которую предпочитала ставшим модными узким юбкам, и прикрепила свою жемчужную брошь к концу серебряной цепочки. Рейчэл приказала Митти хорошенько протереть большой канделябр и поставить его в центре стола, накрытого праздничной скатертью. Сама же собрала яркие осенние листья и поставила их в вазу на одном краю стола. В металлическую плошку рядом с графином Эндрю она положила несколько плодов. Он появился в доме незадолго до сумерек и, увидев особые приготовления, спросил:

— Ты принимаешь гостей?

— Только двух.

— Понимаю. — Потом добавил с ухмылкой: — Встреча блудного сына?

— Блудного мужа.

— Полагаю, ты можешь так меня называть, и это самые строгие слова, услышанные мною за последнее время.

— Ты должен чаще бывать дома и прислушиваться к жене. Я могу придумать много приятных слов, какие хотела бы высказать, если бы знала, что тебе они интересны.

— У меня всегда есть интерес к тому, что считает нужным сказать миссис Джэксон.

— Нет, в последние несколько месяцев у вас не было такого интереса, мистер Джэксон.

Он подошел к столу и взял из металлической мисочки подсоленный грецкий орех. Потом медленно, словно извиняясь, подошел к ней, обнял и поцеловал.

— Дорогой, ты так давно меня не целовал и не обнимал.

— Знаю, я был так несчастлив. Когда ненавидишь сам себя и весь окружающий мир…

— Но, Эндрю, ты всегда был таким сильным, таким уверенным в себе.

— Не знаю. Все казалось…

— Не является ли одной из причин то, что ты постоянно в ссоре с мистером Джефферсоном и президентом Медисоном?[14] Что бы ты делал, оказавшись в их положении? У каждой части страны свои особые проблемы и свои отдельные требования. Когда в Европе все еще продолжается война, каждое иностранное государство также предъявляет свои требования.

— Я признаю, что бедный мистер Медисон подвергается нападкам со всех сторон… в том числе и с моей. — Он усмехнулся, и это было первым признаком, что доброе начало, заложенное в Эндрю Джэксоне, заговорило о себе. — Да поможет Бог любому, ставшему президентом!

Затем он покачал руками высоко над своей головой, нанося удары кулаками невидимому противнику:

— Но именем Всевышнего, я был бы жестче к британцам, я бы вышиб их из фортов на Севере…

Он выбрал одну из своих глиняных курительных трубок, набил ее табаком, потом нагнулся к камину и раскурил трубку с помощью горящего уголька.

— Семьи, живущие в округе Самнер, получили сообщения, что на территории Миссисипи земля плодородная и человек может владеть такой земельной площадью, какую в состоянии держать под наблюдением. Там открылась вакансия на пост федерального судьи, и, если будут платить тысячу долларов в год, я бы занял ее.

Он посмотрел ей в глаза:

— Думаю, что на этот раз мы можем получить назначение. Это не такой уж важный пост, чтобы о нем тревожился мистер Медисон. Ну, моя дорогая, что ты думаешь на этот счет?

Что она могла думать? Последний раз, когда он хотел «стряхнуть со своих сапог пыль долины Кумберленда», он мечтал торжественно вступить на новую обширную территорию Луизианы в роли губернатора, с личным особняком и высоким общественным положением. Теперь же, всего лишь через пять лет, он готов довольствоваться жизнью в глубинке, расчистить поля и построить себе новую бревенчатую хижину… если получит место судьи с окладом в тысячу долларов в год!

Два события — одно политическое, другое семейное — доставили им большое удовлетворение. Губернатором был избран их старый друг Уилли Блаунт, а Джон Коффи женился на дочери Джонни, Мэри. Свадебный обед в особняке превратился в счастливую встречу членов семейства Донельсон, какой давно не было. Рейчэл и Эндрю были рады, что их добрый друг Джакс стал членом семейства. В качестве свадебного подарка Рейчэл и Эндрю вытащили из сейфа расписки Джакса, касавшиеся его части долга после ликвидации лавки, и сожгли их.

Когда жена Северна Элизабет должна была рожать, Рейчэл наняла лучшую в округе повитуху и пришла сама, чтобы помочь при родах. Ребенок родился без особого труда, но возникли осложнения, которых повитуха не объяснила. Через полчаса эти осложнения разрешились сами собой рождением второго ребенка, также мальчика. Элизабет разрыдалась:

— Почему должна появиться двойня, когда у меня с трудом найдутся силы выходить одного?

Один из близнецов заплакал. Рейчэл взяла новорожденного, завернула в мягкое одеяло и положила на свое плечо, прижав его головку к своей шее. Она стояла с ребенком, когда Северн и Эндрю вошли в комнату. Эндрю встал около Рейчэл, глядя на дитя в ее руках и чувствуя, как стремится ее сердце тесно прижать к себе ребенка. Вдруг послышался голос Элизабет, лежавшей в постели: