Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст - Нил Маккей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После того как полиция уехала, мама начала по-настоящему злиться.
– Поверить не могу! Вот же мудила! Ужасный, лживый, злой урод! Как он мог? Как он мог так поступить со всеми нами! Я знала, что он не человек, а дерьмо, но чтобы еще и это… Я даже и подумать не могла, что он был способен на такое!
Мы напоили ее чаем, попытались успокоить, но она продолжала свирепствовать и проклинать его.
Новости о случившемся стали понемногу распространяться. Один-два человека, знавшие нашу семью, зашли проведать нас, чтобы убедиться, в порядке ли мы. Другие звонили по телефону. Мы всегда были семьей, которая пытается избегать излишнего внимания. Но казалось, что теперь все начали нами интересоваться.
Полицейские снова увезли маму на допрос. Она возмущалась еще сильнее, чем в первый раз. Для нее, как и для нас, было очевидно, что они подозревают ее в причастности к этим убийствам в том или ином виде. Они задавали вопросы и мне со Стивом, разведя по разным комнатам дома.
– При вас когда-нибудь упоминали Ширли Робинсон? – спросил меня следователь, поначалу произнеся это имя как будто бы невзначай.
– Да. Она одно время жила здесь, – ответила я, не понимая, к чему такой вопрос.
– Она была одной из жильцов дома? – И снова, как в первый раз, он старался сделать так, чтобы вопрос прозвучал очень буднично.
– Думаю, да. Тогда я была еще маленькая. Мне было пять или шесть лет. – Я была озадачена, почему он спрашивает меня о том, кого я едва помнила.
– Она дружила с вашими мамой и папой, да? – Тут я поняла, что он намекает на некую интимную связь между ними и хочет, чтобы я рассказала что-то об этом, но я ничего не знала, мне было нечего говорить на эту тему.
– Я не знаю. Я едва была с ней знакома. Просто видела иногда где-то в доме.
Возникла пауза. Он что-то записал, но выглядел так, будто сомневается в правдивости моего ответа.
– А что вы знаете о девушке по имени Элисон Чемберс?
– Никогда о ней не слышала.
– Мы считаем, что она тоже была одной из жильцов. – И опять казалось, что у него есть сведения, о которых я не могла догадаться. Я почувствовала в этом какой-то расчет. Как будто он думал, что я с кем-то сговорилась.
– Я не знаю. Я не знаю ни о ком из жильцов, кроме Ширли, да и ее я толком не знала.
Похоже, все эти мои ответы его не устроили, и он со своими коллегами забрал меня и Стива в полицейский участок, где задавал нам еще больше вопросов о жильцах, о Хезер, о маминой работе проституткой, об их интимной жизни с папой. Все эти вопросы показались мне ужасными, мерзкими и пугающими. Да и Стиву тоже.
В конце концов, они отпустили нас, а вскоре и мама вернулась домой. Я поняла это так, что следователей устроили мамины ответы, ее не посчитали соучастницей, и она не дала мне никакого повода считать иначе. И теперь уже точно становилось понятным, что полиция превращает дом в место преступления. Нам сказали, что жить в этом доме больше невозможно и что они хотят провести поиски уже не только в саду, а еще и внутри дома. Нас попросили собрать какую-нибудь одежду и необходимые вещи, чтобы мы могли съехать во временный дом, где до нас не смогут добраться представители прессы. Вся история начала приобретать большой масштаб, хотя полиция все еще разглашала публике крайне мало информации, и журналисты пытались любыми способами добраться до всех, кто мог бы предоставить им подробности об этом деле из первых рук.
Временный дом находился в глостерском районе Лонгливенс. Он был довольно скудно обставлен и в целом производил убогое впечатление. Нам пришлось потрудиться, чтобы хоть как-то обжить его. Мы повесили какие-то дешевые занавески, но на самом деле мало что могли там сделать, в этом доме по-прежнему ощущались мрачность и уныние. Вся эта ситуация выглядела так, будто мы под домашним арестом. Стив с девушкой занимали одну спальню, а я с мамой спала в другой. Иногда по ночам я слышала, как она тихонько плачет. Судя по всему, ей было очень одиноко. Я очень страдала от этого. Она потеряла почти всех своих детей, свой дом, а сейчас – по всей видимости – ей было нужно смириться с тем, что ее муж убил их старшую дочь и еще несколько других девушек.
Но днем она обычно больше злилась, чем грустила. Она бесконечно в своих монологах нападала на папу и говорила, как сильно его ненавидит:
– Мэй, ты только посмотри, в какой я сраной заднице из-за него! Хоть бы я никогда его не встречала!
Мы пытались успокаивать и поддерживать ее, но это было очень сложно. Теперь этот сюжет появился во всех газетах и на телевидении, поэтому было невозможно закрывать глаза на полнейший сюрреализм происходившего. Мама стала бояться того, что соседи поймут, кто именно живет в этом доме, и отказывалась выходить с нами в магазин, чтобы ее случайно не узнали. Атмосфера в этом временном доме стала очень напряженной и замкнутой.
Мы следили за развитием событий не только по телевизору, помимо этого полиция большую часть времени информировала нас о том, что происходит на Кромвель-стрит. Весь сад был перекопан, и к тому же был разрыт пол подвала, где мы спали в раннем детстве. Полиция находила все больше останков, а папа продолжал признаваться в новых преступлениях. Мы узнали, что в доме ищут останки по меньшей мере девяти новых жертв. Девяти! Это звучало
