Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст - Нил Маккей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я заверила маму довольно искренне, что у меня нет никакого желания когда-либо еще общаться с папой.
У меня в жизни была полная неразбериха, я чувствовала отчаянное одиночество. Однажды Иэн позвонил мне в мою новую квартиру. Это был мой день рождения – мы писали друг другу письма, и я призналась ему, что собираюсь провести этот праздник одна. Он приехал с подарком и с шампанским. Он приехал на своей машине из дома в Эссексе. Я была по-настоящему растрогана.
Иэн был на семнадцать лет старше меня – ему было уже ближе к сорока. Оглядываясь назад, я понимаю, что одного этого было уже достаточно, чтобы я с опаской размышляла об отношениях с ним. Но ситуацию еще сильнее осложняло и то, что он был женат. Он жил открытым браком, в котором супруги не клянутся друг другу в верности, но несмотря на это, все равно был частично связан с другим человеком. Если бы не то положение, в котором я находилась, то я бы даже и не думала пойти на это, но он был невероятно добр и к тому же настойчив, так что у нас с ним начались отношения.
Хотя я была в известной степени не единственной женщиной Иэна на тот момент, я чувствовала заботу и утешение и не очень представляю, как бы я прошла тот период своей жизни без него. За годы я приобрела тревожность по поводу того, что мужчины могут интересоваться мной только из-за того, кем я была. Дело в том, что у меня были печально известные родители, которых интересовал грязный и извращенный секс, поэтому мужчины могли думать, что и я разделяю те же увлечения. Временами я считала, что мужчины воспринимают меня только как развлечение на одну ночь. Но я никогда не могла сказать того же про Иэна. Наши отношения длились всего девять месяцев, но мы все еще общаемся до сих пор.
Маме с папой было запрещено общаться друг с другом напрямую, но наверняка мысли у каждого из них неотступно вращались вокруг предстоящего суда, никто из них не был уверен, о чем другой будет просить судей или что они оба скажут, когда наконец предстанут перед правосудием. Продолжит ли папа брать всю вину на себя? Или он переложит часть этой вины на маму? Продолжит ли она отрицать любую связь и причастность к преступлениям?
И возможно, самым большим вопросом, по крайней мере для меня, был вот какой: были ли их настоящие чувства друг к другу искренними? Любил ли папа маму по-прежнему? Была ли мама настолько зла на папу, как она это выражала вслух?
Ответы на эти вопросы – или хотя бы их демонстрация – появились на слушаниях по их делу, которые прошли в конце июля в мировом суде Глостера. Им пришлось выступить на них вместе, и таким образом они впервые увиделись со времен их февральской прогулки в парке, после которой папу арестовали и увезли.
Стив и я внимательно смотрели за тем, как папу первым ввели в зал. Он выглядел ошарашенным и беспокойным. Мы пытались поймать его взгляд, но он не видел нас. Спустя некоторое время привели маму и посадили ее рядом с ним на узкой скамье. Как только мама села с ним, он положил свою руку ей на плечо и взглянул на нее. Это был странный, умоляющий, почти отчаянный взгляд. Она отстранилась от него и отказывалась даже взглянуть ему в глаза, она смотрела прямо на судью. После очень недолгих слушаний папа еще раз попытался коснуться ее и встретиться с ней взглядом, пока ее уводили, но мама оставалась абсолютно холодной и безразличной – как если бы он был мертв для нее. Он выглядел опустошенным после такого отвержения, и я не уверена, что он смог оправиться от этого чувства.
Я продолжала навещать маму, когда она была под следствием. С ней было сложно вести какой-то осмысленный разговор. В пределах слышимости рядом с ней всегда находились охранники. Я поняла, что они пытались таким образом добыть новые доказательства. Она ни разу не сказала ничего, что заставило бы меня усомниться в ее невиновности. Часто она плакала, и я была полна жалости к ней. Ни один визит не обходился без ее слез, объятий со мной и слов о том, как я важна для нее.
Все, за что я могла цепляться, была надежда, что в конце концов маму оправдают, признают невиновной, однако нас предупреждали, что суд может занять довольно много времени из-за сложности всего этого дела и большого количества найденных доказательств. А пока день приговора не настал, я знала, что должна держаться и выживать изо всех сил. В течение следующих нескольких месяцев я несколько раз меняла место жительства, перестала снимать дом вместе с Тарой, которая к тому времени достаточно выросла и могла уже обходиться без чьей-то опеки. Я продолжала время от времени встречаться с Иэном. Он свозил меня в Париж, и это стало чудесным, хоть и коротким, побегом от реальности. Он был начитанным и образованным, и когда я оказывалась рядом с ним, то всегда чувствовала, будто попадаю в другой мир.
Рождество 1994 года было совершенно несчастливым для меня, но меня подбадривала мысль о том, что в начале нового года я снова увижусь с Иэном. Уже первого января 1995 года я отправилась в поездку до Оксфорда на встречу с ним. Я слушала музыку на кассетах, но в какой-то момент заскучала от записей и переключилась на радио. Там шел свежий выпуск новостей. Я услышала имя своего папы, но не сразу же осознала, почему о нем говорят. Мне пришлось дождаться выхода газетных заголовков, чтобы снова воспринять сказанное там.
А там было сказано, что утром он был найден мертвым в своей камере в бирмингемской тюрьме Уинсон-Грин.
