Запретные воспоминания - Людмила Мартова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, кто бы мог подумать, что все так изменится, – задумчиво сказала сидящая напротив женщина. – Хотя нет, не все. Пожалуй, во все времена хороший доктор был и остается человеком уважаемым. Просто, как и в любом другом деле, нужно стремиться быть профессионалом.
– Нужно стремиться, да. Потому что только так твой выбор имеет смысл. Я о своем никогда не жалел. Учился на первом курсе, когда погиб отец. В конце восьмидесятых годов учить здорового парня на зарплату медсестры было практически невозможно, поэтому я одновременно с учебой пошел работать. Сначала санитаром в оперблоке, потом сторожем в морге. После института я поступил в аспирантуру по хирургии, защитил кандидатскую диссертацию. Мне было интересно заниматься наукой, но в те годы она совсем не приносила денег, а у меня появилась семья, родился сын, зарабатывать нужно было, а у простого врача в середине девяностых кормить семью получалось не очень, поэтому я ушел в армию. Стал военным врачом и около шести лет мотался по горячим точкам в составе прифронтового госпиталя.
В ее глазах мелькнуло какое-то странное выражение и пропало так быстро, что Радецкий не сумел его расшифровать. Впрочем, он знал, что это было. Тревожное восхищение. Дамы любят героев, и, что скрывать, рассказывал про свое военное прошлое он именно по этой причине. Красовался.
Почему-то от осознания этого факта слегка испортилось настроение, и он замолчал, потому что никогда не распускал павлиний хвост, будучи убежден, что выглядит это крайне глупо.
– И что потом? – спросила собеседница, понятия не имевшая о его внутренних терзаниях.
– Потом родилась дочь, я ушел из армии, приехал сюда, устроился в эту больницу. В этом году будет двадцать лет, как это произошло. Потом я придумал несколько видов операций на сосудах, которые запатентовал, и на их основе защитил докторскую. Ее тема вам, как неспециалисту, ничего не скажет, но речь идет о таком способе лечения сосудистых патологий, когда обычные методы не срабатывают. Один из моих научных руководителей, человек, которого я безмерно уважаю, в шутку предложил назвать ее «Что еще можно сделать, когда сделать ничего нельзя». Этот метод сегодня используют многие доктора в своей практике, поэтому мне за эту работу не стыдно.
Кажется, его опять понесло в нечаянное хвастовство, и Радецкий снова умолк.
– Вы стали доктором наук до сорока лет?
– В тридцать семь. Но разве это что-то меняет?
Она оставила его вопрос без ответа. Принесли еду. Ее котлеты и его салат, надо отдать должное шеф-повару, очень вкусный. И «Маргариту». Владислава сделала маленький глоток, он вдруг представил, как холодная, острая на вкус жидкость стекает по ее горлу, и ему захотелось повторить этот путь пальцами по ее шее, очень тонкой и беззащитной. Наваждение, не иначе.
– А потом вы стали главным врачом, – задумчиво сказала она, отставив бокал в сторону. – Ушли из операционной, перестали быть врачом, а сделались администратором. Ясное дело, что хорошим, но не жалко?
– Я иногда оперирую, – улыбнулся он. – Не так часто, как хотелось бы, но стараюсь не терять навыки. Играющий тренер – кажется, это так называется. Понимаете, Владислава Игоревна, нельзя руководить тем, в чем ты не разбираешься. Когда в начальники назначают непрофессионала, это приводит к печальным последствиям. Да, мне пришлось закончить несколько специальных учебных заведений и курсов, у меня на работе в столе валяется куча дипломов, подтверждающих, что я владею менеджментом в здравоохранении, но в медицине к высшей должности нужно подниматься по карьерной лестнице, а не на карьерном лифте. Это очень важно. Я сейчас, образно говоря, стою на капитанском мостике, но очень хорошо знаю, что у меня происходит в трюме. Потому что я там был.
– Я всю свою жизнь кручусь рядом с медициной, но рядом не значит внутри, – сказала Владислава. – Я очень многие вещи вижу как обыватель, и иногда меня это напрягает. Но одно я знаю точно: за те двадцать лет, что я веду свой бизнес, мое уважение к врачам, воспитанное в детстве, выросло до астрономических высот. Правда. На данном этапе, после всего, через что мы прошли за последние два года, это практически преклонение.
– Не сотвори себе кумира, – улыбнулся Радецкий. – Вы знаете, что у этой фразы есть продолжение? Оно звучит как «ему не потянуть твоих иллюзий».
– У меня нет иллюзий, – она сделала еще один глоток своего коктейля, и он снова как завороженный смотрел на движение ее горла, которое очень хотелось потрогать. – А скажите, Владимир Николаевич, если говорить об иллюзиях, которыми принято окружать профессию врача, вот вы девиз «Светя другим, сгораю сам» доктора Ван Тульпа поддерживаете?
– Вообще-то это очень древнее латинское выражение, Ван Тульп просто первым предложил использовать его для врачей. – И почему ему нравилось блистать перед ней своей образованностью? – Если по существу вопроса, то я призываю своих врачей гореть, но не сгорать. Это очень важно, потому что любой человек нужен и важен своим близким. Так что важно выдерживать баланс: не полыхать, но и холодным не оставаться, потому что главнейшее качество любого настоящего врача – эмпатия. Вы знаете, улыбку видно даже через респираторы, потому что она живет в глазах.
– Говорят, у каждого врача есть свое кладбище. Вы какие эмоциональные моменты, связанные с работой, особенно хорошо помните?
Радецкий на мгновение прикрыл глаза, вспомнив вывороченные кишки солдата, попавшего к нему на стол во время войны в Чечне, и его глаза, из которых никак не уходила надежда. Она оставалась даже тогда, когда кончилась сама жизнь. И еще первое в своей жизни кесарево сечение, которое ему предстояло сделать в военном госпитале в Косово, куда тысячами стекались местные жители.
Ему тогда пришлось оперировать, несмотря на то что он был хирург, а не гинеколог, потому что никого больше из врачей рядом не было, а женщина и ребенок могли умереть, и он это отчетливо понимал. А
