Шандор Петефи - Анатоль Гидаш

Свадьбу отпраздновали 8 сентября. Петефи был в черном костюме и в сорочке с отложным вортничком — галстука он не надел даже по случаю этого торжества; Юлия была в белом шелковом платье. Из семейства Сендреи в церкви присутствовали только мать Юлии и сестра.

«Мы венчались по-средневековому, романтично: рано утром в часовне эрдёдского замка. И я и моя невеста хотели придать своим лицам подобающее серьезное и торжественное выражение, но это никак не удавалось, мы непрестанно улыбались друг другу… Когда все свадебные фокусы[54] окончились, мы сразу же сели в коляску и понеслись в Колто… Эта деревня — имение одного моего друга… Он уступил нам свое жилье, чтобы мы провели там медовый месяц…»

Даже когда дочь села в коляску, чтобы навсегда покинуть родительский дом, отец ее, господин Сендреи, выйдя во двор, не попрощался с ней и благословения своего не дал. На свадьбе он тоже не был — сидел, запершись, в своей комнате.

Любовь к богатству, стремление замужеством дочери еще увеличить имеющееся состояние, чинопочитание и ненависть к поэту-«бунтарю», у которого нет ни чинов, ни богатства, — все это заглушило в нем отцовские чувства.

Кучер хлестнул лошадей, Петефи оглянулся на замок и, обняв жену, громко, по-детски счастливо и победоносно засмеялся.

Моя жена-малютка,Вот был огромный трудТебя добыть и вырватьИз всех домашних пут!

Когда бы всем даваласьТак дорого жена,Не пухла бы на свадьбахПоповская мошна.

Но не растут такиеДевицы под кустом.А зять-голяк не радость,Еще поэт притом!

Отец уж так старалсяСпасти семью и дочь,Но не могли в той битвеШесть выпадов помочь.

Потел старик напрасно,Не вышло ничего.Назло земле и небуУвез я дочь его.

Хоть колесо телегиВ дороге сорвалось,Не груз благословенийПереломил нам ось.

Не груз благословений,Которыми меняСнабдили тесть и теща,А с ними вся родня.

И, говоря по правде,Мне странно лишь одно:Что через дверь я вышел,Не вылетел в окно.

И что тому причиной?Катиться кувыркомМне по сравненью с прочимКазалось пустяком.

Они ехали в Колто. «Одичавший» граф Шандор Телеки предоставил Петефи на шесть недель свой замок. Шесть недель, шесть коротеньких недель жил Петефи так, как должен был бы жить всю жизнь. Больше чем на шесть недель не расщедрился и «одичавший» граф.

В «Путевых письмах» Петефи подробно рассказал обо всех событиях своей жизни в этот период. Читатели Венгрии были хорошо знакомы с историей его любви и женитьбы. Некоторые надеялись, что поэт-«бунтарь» после женитьбы присмиреет, что Юлия, благовоспитанная дворянская девушка, укротит его.

И каково же было их разочарование! Стихотворение, написанное в Колто в первую неделю после женитьбы, явилось как бы ответом на все эти надежды.

Осенний ветер шелестит, в деревьях,Так тихо-тихо шепчется с листвой.Не слышно слов, но грустные деревьяВ ответ ему кивают головой.Я на диване растянусь удобно,День гаснет. Скоро вечер. Тишина.Склонив на грудь усталую головку,Спокойно, тихо спит моя жена.

Рукой счастливой слышу колыханьеЕе груди. В моей руке другойИстория сражений за свободу —Молитвенник и катехизис мой.В душе моей гигантскою кометойГорят его живые письмена.Склонив на грудь усталую головкуСпокойно, тихо спит моя жена.

Народ, покорный бешенству тирана,В сраженье гонят золото и кнут.А вольность? За одну ее улыбкуГерои в бой бестрепетно идутИ принимают, как цветы от милой,И смерть и раны, что дарит она.Склонив на грудь усталую головку,Спокойно, тихо спит моя жена.

Так много славных, о святая вольность,Пошли на смерть для дела твоего!И пусть победы нет — победа будет!Последний бой сулит нам торжество.Ты отомстишь за раненых и мертвых,И будет месть прекрасна и страшна!Склонив на грудь усталую головку,Спокойно, тихо спит моя жена.

Передо мной кровавой панорамойВстают виденья будущих времен:В своей крови враги свободы тонут,От тирании мир освобожден.Стук сердца моего подобен грому,И молниями грудь рассечена.Склонив на грудь усталую головку,Спокойно, тихо спит моя жена.

Вершины дальних гор уже покрылись первым снегом. И осень наступила, и зима уже вышла в путь. Петефи, так же как в стихотворении «Одно меня тревожит», снова заглянул оком провидца в будущее, но, должно быть, он и сам не думал, что будущее это придет так скоро и с такой беспощадностью, как он написал в стихотворении «В конце сентября»:

Цветы по садам доцветают в долине,И в зелени тополь еще под окном,Но вот и предвестье зимы и унынье —Гора в покрывале своем снеговом.И в сердце моем еще полдень весеннийИ лета горячего жар и краса,Но иней безвременного поседеньяЗакрался уже и в мои волоса.

Увяли цветы, умирает живое.Ко мне на колени, жена моя, сядь.Ты, льнущая ныне ко мне головою,Не бросишься ль завтра на гроб мой рыдать?И, если я раньше умру, ты расправишьНа мне похоронных покровов шитье?И, сдавшись любви молодой, не оставишьДля нового имени имя мое?

Ах, если ты бросишь ходить в покрывале,Повесь мне, как флаг, на могилу свой креп.Я встану из гроба за вдовьей вуальюИ ночью тайком унесу ее в склеп.Я слезы свои утирать буду ею,Я рану сердечную ею стяну,Короткую память твою пожалею,Но лихом и тут тебя не помяну.

На следующий день, когда рассеялись эти мрачные предчувствия и осталась только радость осуществленной любви, Петефи снова — в которой раз — принес присягу в верности родине, народу, человечеству: