Галерея женщин - Теодор Драйзер

палубе и улыбается ему. Но его нескрываемая радость теперь смешалась с неожиданной озабоченностью. «Дорогая моя, если ты меня так любишь, почему ты не взяла с собою мать, чтобы жить вместе с ней до свадьбы? Мы никак не можем пожениться здесь, на корабле. Это незаконно и разрешается только в исключительных случаях. Так поступать неправильно. Нам потом придется всю жизнь объяснять знакомым в Канаде, да и не только в Канаде, почему так произошло… Я не хочу, чтобы над головой моей жены все время висела эта история». – «Но я думала, что ты меня так сильно любишь…» – сказала Люсия.

«Конечно, конечно. Но именно поэтому я все это и говорю. Я люблю тебя, но разве ты не видишь, дорогая, что как раз по этой причине я хочу, чтобы наше будущее было безупречным. Я, конечно, простил тебе твое прошлое и никогда о нем не вспомню. Но с сегодняшнего дня все должно быть открыто и как подобает».

Эта новая черта в характере Фрэнка, по словам Люсии, поразила ее – и, надо сказать, неприятно поразила. На корабле в нем проявилось непривычное для нее бескомпромиссное уважение к условностям – Люсия призналась, что этой стороны его характера она раньше не замечала. Не имея к ней претензий по поводу того, что ему уже было известно, его единственной заботой, как она, по ее словам, с тревогой обнаружила, было соблюдение всех общепринятых догм. С этого дня они должны вести себя только так – поступать правильно, ходить, куда следует, делать, что ожидается, угождая всем, следуя обычаю, – и никак иначе. День за днем, пока они плыли, Люсии казалось, что под воздействием английских пассажиров, стюардов и еды Фрэнк меняется все больше и больше. Хотя он был все так же предан и искренне влюблен, пусть и несколько идеалистично, формальная сторона дела брала верх. Канада! Монреаль! Семейство тех и семейство этих – леди такая-то и лорд такой-то! И это притом, что Люсия, в общем, презирает условности! Однако, рассказывала мне Люсия, хотя она чувствовала, что ей будет трудно и придется снова начать учиться и, более того, соответствовать, если станет возможно, этой новой особенности его характера, Фрэнк оставался для нее таким же желанным, как прежде. Только вот на борту пассажиров было немного, но Фрэнк, верный себе, выбрал для нее каюту на другой палубе, рядышком с каютой корабельной медицинской сестры, чьему попечению он и вверил Люсию. Что еще хуже, он изо всех сил старался обеспечить ей достойное положение «невесты, путешествующей под присмотром бывшей медицинской сестры своей матери» – святая ложь, за которую пришлось заплатить кругленькой суммой. Но и это еще не все. Он шел на всяческие ухищрения, лишь бы никто не увидел их на палубе вдвоем слишком поздно. Он никогда не входил в ее каюту и не позволял ей входить в его – предосторожность, по словам Люсии, несмотря на всю любовь, раздражавшая ее невероятно. Зачем это было нужно? Разве они уже не стали друг для друга всем на свете?

Впрочем, день они все-таки проводили вместе. Постоянно и, как она заметила, с чрезмерным обожанием он говорил об их будущем, о том, какой удивительной женщиной он ее сделает, и о положении, которое она займет. Хотя, подчеркнула Люсия, ей всегда казалось, что у нее и так уже есть положение. Тем не менее, стараясь быть как можно более нежной и покладистой, она слушала его со счастливым лицом и восторгалась, какой удивительной переменой станет для нее их совместная жизнь. Ночью, однако, она не могла не задумываться о нем как о муже. Она, конечно, выйдет за него, но, может, лучше сразу сказать, что ей никогда не удастся существенно измениться; что на самом деле она не считает себя капризным ребенком, которому предстоит исправиться, что она есть и всегда была не кем иным, как человеком с положением в обществе, но свободным. И хотя она вполне готова с радостью ждать его, а потом даже, может, постарается приблизиться к его идеалам, все же она не могла не чувствовать, что сейчас они попусту тратят такие поразительно прекрасные ночи в океане. Но потом она решила, что нет, пока не скажет. Слишком было очевидно, что он испытал шок, увидев ее на корабле среди тех, с кем им, возможно, придется общаться позже, да и в любом случае ему просто надо дать время, чтобы ее узнать, как и ей, возможно, требуется время, чтобы лучше понять его и нечаянно не причинить ему боль. Так что никакой связи здесь, на корабле, и никаких разговоров на эту тему. Наоборот, надо уступить, потому что, как сказала Люсия, больше всего на свете ей не нравится обижать людей. Ее слабость состояла как раз в склонности притворяться перед другими людьми, что она такая, какой они хотят ее видеть, хотя на самом деле она совсем другая, – в случае, если ей эти люди симпатичны. Сейчас же речь шла о человеке – предполагаемом муже, – каждым своим словом приводившем ее в невероятный восторг. Ну конечно, все таланты и опыт Люсии должны были помочь ей его ублаготворить.

Еще одна, скажем так, кругленькая сумма – и профессиональная медицинская сестра отправилась с ними в Монреаль. Когда они прибыли на место, Фрэнк отвез Люсию к своей тетушке, жившей в милом домике на полдороге к горе Мон-Руаяль. Люсии следовало прожить там приличествующее положению время, месяц-полтора, или до того момента, когда будет объявлено о свадьбе и закончатся к ней приготовления. Поскольку все в Монреале сразу же понравилось Люсии, она была рада там жить, пусть и на таких условиях. Кое-где на земле все еще лежал снег, хотя на березах набухли почки – точь-в-точь как в России. Тетушка была милая, правда, пожалуй, слишком энергичная старая дева, каждое утро совершавшая двухчасовые прогулки верхом. Она брала с собой Люсию, хотя не одобряла, что та сидит в седле по-мужски. Постепенно, однако, – по крайней мере, по словам Люсии – ей удалось расположить к себе тетушку своим искусством верховой езды, а также умением беседовать в обществе о литературе. Поскольку тетушка состояла членом литературного клуба и всегда стремилась занимать в нем достойное место, она быстро провела в его члены и Люсию, так что между ними воцарилось полное взаимопонимание. Мечтавший больше всего на свете, чтобы