Любви хрустальный колокольчик - Елена Ярилина

— Не удивляйся, милый, это Евгения Михайловна заглянула к нам буквально на минутку, но ей некогда, и она уже уезжает.

С этими словами она подошла к нему и прижалась, глядя на меня с каким-то почти детским вызовом. Володя молчал, как вошел, так и не проронил ни звука, только смотрел, смотрел на меня не отрываясь, но выражение его глаз было непонятным для меня. Я тоже смотрела на него и тоже молчала, горло перехватило. Первой не выдержала этого напряженного молчания Лариса. Она перестала прижиматься так нарочито к Володе, чего он, по-моему, вовсе и не замечал, шагнула ко мне и почти прошипела мне в лицо:

— Ты уйдешь, наконец?!

Она даже замахнулась, но Володя перехватил ее руку.

— Да, ты прав, не стоит марать о нее руки, — отреагировала на это побледневшая, но все еще улыбающаяся Лариса, значит, решила идти до конца в своей глупой и безрассудной игре. Но мне сейчас было не до игр, я устала, переволновалась, у меня зверски болело горло и только что, по вине Ларисы, ушибленное плечо. Весь этот дешевый спектакль до чертиков надоел мне, и я устало сказала:

— Лариса, уймись, повыступала, и хватит, надень наконец свою юбку и иди домой, дома давно ждут, а здесь тебе делать совершенно нечего.

Лариса подбоченилась, сверкнула глазами и собралась пустить в меня залп очередных недобрых слов, но Володя опережающе повернулся к ней:

— В самом деле, даже если юбка и не совсем еще высохла, то ты все равно не замерзнешь, шуба у тебя теплая, да и идти недалеко. Иди, поздно уже, твоя мать наверняка волнуется.

Лариса схватила юбку, кое-как напялила ее, сейчас ей было не до аккуратности, и, еще раз остервенело сверкнув на меня глазами, но не посмев при Володе ничего сказать, ушла в прихожую одеваться. Против обыкновения Володя, всегда такой изысканно вежливый со своими гостями, не пошел ее провожать. Сегодня он смотрел на Ларису, только когда говорил с ней, и, сразу же забыв о ней, опять смотрел на меня каким-то непонятным взглядом. Громко хлопнула закрывшаяся дверь, я вздрогнула и подумала, что это прощальный Ларисин салют. Володю же стук двери словно пробудил от какого-то зачарованного сна. Он наконец подошел ко мне, провел рукой по моему лицу, но как-то неуверенно, словно был слепым и только таким образом мог удостовериться, что это тот, кто ему нужен. И вдруг резко, порывисто прижал меня к себе:

— Все-таки ты приехала, птичка Женя, все-таки ты приехала, я дождался тебя, видишь — я дождался, как и обещал.

Какая-то неимоверная усталость навалилась вдруг на меня, почему-то захотелось заплакать, даже закричать. Я осторожно высвободилась из Володиных объятий и села на стул, ноги не держали меня, и холод еще словно бродил по телу, хотя в комнате было тепло. Я зябко поежилась и попросила чаю. Чай был готов очень быстро, я выпила его и стала понемногу согреваться, но все еще дрожала, скорее всего, это была нервная дрожь. Володя хотел закутать мои ноги пледом, но я выхватила у него плед и бросила на пол, его брови поползли вверх.

— Лариса, — коротко пояснила я ему.

— Ну и что же, я дал ей этот плед просто прикрыться, пока застирывал юбку, признаться, не понимаю твоего отвращения.

— Конечно не понимаешь, ты же мужчина. А что она пролила себе на юбку, чай или кофе?

— Ни то ни другое, варенье.

— Бедная юбка. Это старый трюк.

— Конечно старый, а главное, что ты приехала вовремя и расстроила все ухищрения и козни Ларисы. — И он светло улыбнулся мне.

— А что было бы, если бы я не приехала так вовремя и не смогла бы расстроить ее козни?

Все-таки не смогла удержаться я от банальнейшего и глупого вопроса.

— Ничего бы не было. Женя, Женечка, неужели ты так плохо меня знаешь и так мало мне доверяешь, что тебе нужны объяснения и оправдания?

Мне стало стыдно, и я, прижавшись, пробормотала ему в плечо:

— Я так скучала без тебя, так скучала! А дела все не делались, но вот получилось окно в два дня, и я сразу приехала.

Он сидел рядом, обнимал меня, легонько гладил по спине. Я наконец поверила, что и в самом деле вернулась к нему, что он жив и любит меня. Сердце стало оттаивать, а я уже расслабилась и не сразу поняла его.

— Это грипп или ангина? — И он легко коснулся моей шеи, все еще обмотанной шарфом.

Я замялась и покраснела, как сказать ему правду, я не знала, но и солгать тоже была не в силах. С трудом преодолев замешательство, я наконец вымолвила:

— Прости, я нарушила свое обязательство и не позвонила после встречи с Сашей. Сначала я просто не знала, как тебе рассказать, а потом подумала, что раз все равно еду, то незачем звонить, все расскажу при встрече. Это не ангина, это Саша.

Лицо Володи как-то сразу застыло, стало строгим и немного отчужденным. Он отогнул воротник моего свитера и стал осторожно разматывать шарф. Потом внимательно рассмотрел шею, даже слегка ощупал ее и сказал:

— Болеть перестанет через день-два, а вот опухоль и особенно синяки некоторое время подержатся. Ну а теперь рассказывай.

И я рассказала ему во всех подробностях, включая сообщение по телевизору, старательно подчеркивая юмористическую сторону, пытаясь хоть немного вывести Володю из того непонятного, пугающего меня состояния, в которое он впал, как только услышал о Саше.

— Это моя вина, — наконец сказал он все еще отчужденно, глядя куда-то вдаль, словно там он видел Сашу и хотел испепелить его своим взглядом. — Я недооценил этого прохвоста, я полагал, что он больше держит себя в руках, не столь хитер и не столь безумен.

Володя погладил меня по голове, словно маленькую девочку, может быть, так он гладил когда-то свою дочь, и печально попросил:

— Прости меня, дурака старого. Это моя вина, и я понимаю, как тебе было больно и страшно. Зря я тебе посоветовал с ним встретиться, но теперь сожалеть об этом уже поздно.

С этими словами он обнял меня за плечи, а поскольку одно плечо у меня все еще ныло после удара о косяк, то я невольно поморщилась.

— Так! А это еще что?

Объяснять мне не хотелось, я благоразумно промолчала и стала гладить его лицо, шею, руки. Когда мы ложились в постель, я заметила, что он впервые не взял меня на руки. Ему очень нравилось самому укладывать меня в постель, это было что-то вроде игры, а теперь, наверное, уже не хватало на нее сил. Мне стало страшно, очень страшно! Но я отогнала все отрицательные чувства и мысли, в его присутствии я хотела ощущать только нежность, любовь и доверие. И, целуя его, я предложила пассивный секс для него, но, к смущению своему, к глупому смущению, говорила об этом сбивчиво, путано, впрочем, Володя и не дал мне досказать.

— Нет! — сказал он резко. — Нет, даже если это последний раз. — Потом добавил уже гораздо мягче: — Во всяком случае, если ты предложила это для меня, то нет, если хочешь этого для себя, то да, для тебя я готов на все, что только тебе угодно.