После России - Фёдор Крашенинников

Через несколько недель после серии терактов и обстрела Кремля из гранатометов из кабинета пришлось съехать. Иногда там еще проводились торжественные церемонии и встречи, но после пермской катастрофы Пирогов вообще перестал там бывать, хотя официально считалось, что его местопребывание Москва, Кремль. Тогда и началась бесконечная гонка: совещались то в здании бывшего банка, то в закрытом театре, то на станции метро, то в помещении ночного клуба – бывшем военном бункере, превращенном снова в бункер. Спать приходилось в еще более диковинных местах, но калейдоскоп странных квартир и чужих кроватей даже развлекал его.

На сей раз снова собрались в бункере, в котором еще оставались следы ночного клуба. За прошедшие три недели высший круг руководства России изрядно сузился. Из-за постоянных неудач на фронтах и стремительно уменьшающейся территории на эти совещания не были званы большинство министров и губернаторов, а кое-кто и сам перестал являться.

После традиционных рукопожатий Пирогов объявил заседание открытым.

– Не буду оригинален, – встал и прокашлялся председатель правительства России Илья Фадеев, – у нас на повестке дня всё тот же вопрос: что делать?

После первого контрудара коалиции ситуация стабилизировалась, противник действовал как бы нехотя и почему-то не торопился наступать. За это время правительство пыталось собрать новую армию и придумать хоть какой-то план действий. Было понятно, что в случае прямого столкновения шансов никаких нет. К сожалению, затишье было недолгим. После недели относительной тишины началось наступление со всех сторон, сопровождаемое авиационными налётами и активностью диверсионных групп. С тех пор наступление не останавливалось, хотя не покидало ощущение, что противник никуда не торопится. Возможно, потому, что боялись уличных боев в Москве, надеялись, что к тому времени, как до них дойдет дело, сопротивляться уже будет некому. Почему города и целые регионы, несколько месяцев назад присягавшие Пирогову, так легко сдавались? Куда девались речистые седовласые деятели, ещё недавно рапортовавшие о восстановлении властной вертикали? Вопросов было много, но ответов даже не пробовали искать.

Ни Лавренюка, ни кого-либо из штаба на заседании не было. Фадеев показывал на карте, как сокращается территория вокруг Москвы, а Пирогов отметил про себя, что армией теперь командует тоже премьер-министр. Впрочем, так ли уж это важно. Слушая невесёлый доклад, Пирогов разглядывал неподвижное после пластической операции лицо Фадеева, вспоминая историю их знакомства.

***

Познакомились они во время подавления восстания НОРТа, это был позорнейшая страница в их биографии, которую они оба пытались скрыть и о которой теперь с утра до вечера трубила вражеская пропаганда.

Пирогов тогда много пил, чтобы меньше думать и не сойти с ума. Однажды после завершения последнего этапа операции, к нему подошел Заостровский, начальник Тайной полиции Русской Республики, и предложил «поговорить». Говорили долго. Заостровский сначала выразил глубокое соболезнование по поводу необходимости убивать «хороших русских ребят», потом начал критиковать Юркевича. Пирогов до последнего думал, что это провокация, и вёл себя крайне сдержанно – ему хотелось понять, к чему Заостровский клонит. Потом поехали к Заостровскому, долго парились в русской бане, разговаривали и пили чай с мёдом.

Заостровский познакомил его с гостившим у него Лапниковым, который после восстания возглавил Службу безопасности и фактически стал третьим лидером восстания. Тогда он был представлен просто как старый друг, ветеран ГРУ. Пирогов смекнул, что весь разговор отнюдь не случаен, а утром, разливая зелёный китайский чай, Заостровский раскрыл, наконец, карты: в его руках были ключи к всероссийскому патриотическому подполью, для свержения Юркевича и захвата Москвы – момент самый лучший. «Сначала берем власть в Рязани, берем Русскую Республику, наши восстают в Москве, ну и дальше в том же темпе!» – спокойно говорил Заостровский, а Лапников, восседая в позе лотоса на полу, кивал и улыбался. Потом Пирогов узнал, что оба его новых друга занимаются ушу по методике «Фалун Дафа». «Сектанты что ли?» – спросил он тогда. «Нет, ну что ты, просто так, для здоровье. У них хорошо ушу преподают!»

Оказалось, что у них все было готово, но не было подходящего лидера. «Нам нужен яркий и харизматичный человек в погонах, малопьющий и положительный, чтобы возглавить восстание. Армии в Русской Республики нет, а значит, человек в погонах должен быть из полиции, потому что в секретной службе, по мнению людей, все предатели и негодяи», – сетовал Заостровский на свои трудности. Новоявленные соратники сообщили удивлённому Пирогову, что за ним давно и пристально следят, что результаты пройденных им в разное время тестов были изъяты, тщательно проанализированы и по строго научной методике он был выбран из нескольких других кандидатов на роль лидера восстания и будущего верховного правителя России.

Пирогов никогда не считал себя харизматичным, но был крайне польщен. Новые товарищи ему понравились: умные мужики, спокойные и деятельные – под носом у дурака Юркевича и ротозеев из Наблюдательной комиссии умудрились состряпать заговор и не попасться! Лапников, как выяснилось, давно жил на нелегальном положении. Из его героической биографии в память Пирогову более всего запал один сюжет: именно Лапников подорвал комплекс зданий ГРУ, когда на его территорию вошли спецгруппы НАТО. Предполагалось, что именно этот человек создаст в новой России спецслужбы, которые помогут возродить и сохранить её. Сам же Заостровский собирался, во избежание неприятностей, сделать пластическую операцию и участвовать в возрождении России без всякой связи с некрасивым прошлым на службе у Юркевича.

– Если так, то я готов. Ради нашего Отечества, ради возрождения России – готов! – сказал Пирогов после недолгого молчания и пожал руку Заостровскому, а потом Лапникову. Почему он тогда так легко на все согласился – этим вопросом Пирогов часто задавался, когда все пошло не по плану: «Аргументы-то у ребят были рыхлые, но ведь я поверил, поверил сразу! Может, это был гипноз? Или в чай что-то подсунули для убедительности?»

С той памятной встречи началась энергичная подготовка к восстанию. Пирогов развернул работу в своём окружении, как оказалось, вполне удачно. Через пару месяцев Заостровский подал условный знак. Всё получилось как по писаному: первые успехи вдохновляли, грандиозные планы на будущее, казалось, легко сбывались. Русская Республика, Москва, Поволжье сами упали ему в руки. Пирогов уже решил, что возрождению России ничто не мешает: нелепая Рижская система показала себя нежизнеспособной, и мировое сообщество вроде бы смирилось с появлением России на карте – иначе как трактовать их нерешительность?