После России - Фёдор Крашенинников

– Ваше высокопревосходительство, его святейшество спрашивает, можете ли сейчас с ним поговорить? – спросил с экрана моложавый мужчина в рясе.

– Лично? Или так? Так – готов, а приехать не смогу, совсем нет времени! – равнодушно ответил Пирогов, глядя сквозь бронированные стёкла на кортеж охранников. Мимо пронесся сгоревший дом, закрытый огромным транспарантом: «Мы вместе сделаем Россию единой, сильной! Владимир Пирогов».

– Его святейшество готов общаться по коммуникатору. – Картинка на экране сменилась, и Пирогов увидел патриарха в обыденном облачении и белом клобуке.

Владимир Егорович относился к попам с уважением, но без особого интереса. Должна быть у людей духовность, значит, нужны храмы и попы. До Кризиса всем полагалось верить, а вот после агитация сверху закончилась. Юркевич хоть и любил красивые церемонии и посещал православные богослужения, но всегда подчёркивал, что это его личная вера и ходит в храм он не как должностное лицо. Учитывая мрачноватую репутацию генерала, никакой рекламы православию это не делало.

Однако подлинным откровением для Пирогова стала позиция церкви по отношению к нему самому и его делу. В начале восстания была надежда, что если патриарх и не выступит в его поддержку, не призовёт православных подняться на бой с изменниками, за возрождение единой и неделимой, то хотя бы окажет всестороннюю моральную поддержку. Церковь оставалась одной из немногих структур, объединявшей развалившуюся страну. Символическому благословению церкви придавалось большое значение, но его святейшество не спешил с публичными заявлениями. При личных встречах патриарх был любезен и выражал восхищение и поддержку, но доходила информация, что батюшек, особо лояльных к новой власти, одергивали из патриархии, в то же самое время покрывая трусов и предателей, сеявших сомнения в прочности нового режима.

Официально патриарх всё сводил к тому, что он не имеет право поставить в тяжёлое положение ущемляемую, преследуемую безбожными властями паству и священничество. Определённая логика в такой позиции была, по умолчанию считалось, что, как только правительство России возьмет под контроль Урал и Сибирь, патриарх однозначно встанет на его сторону. Однако после известных событий надеяться на это не приходилось.

– Благослови тебя господь, сын мой! – патриарх перекрестил с экрана Пирогова, и тот машинально перекрестился.

– Как ваше здоровье, отче? – В последнее время патриарх избегал публичных выступлений и встреч, сказавшись больным и безвылазно сидя в Переделкино.

– Спаси Господи, почти здоров уже, но врачи настаивают на полном покое! – Патриарх перекрестился. – Тем не менее, сын мой, в такое время мне не до покоя. Страшные времена наступили! Россия гибнет, Москва гибнет!

Пирогов поморщился, даже не пытаясь скрыть свои эмоции: «Россия гибнет! Не поздновато ли опомнился, дедушка?»

– Мне звонил мэр нашей столицы. – Патриарх проигнорировал гримасу Пирогова и продолжил, как ни в чем не бывало: – Его озабоченность судьбами горожан и Москвы вполне справедлива, и я её разделяю. Ко мне постоянно приходят делегации, старики, женщины с детьми. Москва гибнет! Стоны людские раздаются со всех сторон. Уверен, и ты не можешь не думать об этом, сын мой! Сказал Господь: «Блаженны миротворцы!»

«То есть они там все между собой договорились и не скрывают. Сначала этот жулик в мэрии, а теперь поп? Друг за другом, блаженные, тоже мне, миротворцы!»

– Я не хочу об этом говорить. Это политика, это война, а я буду бороться… Помолитесь о победе русского оружия и о многострадальном Отечестве нашем! Может, молебен провести во всех церквях? Людям сейчас нужно утешение! – Ссориться с патриархом было нельзя, но и терпения выслушивать проповеди уже не оставалось.

– Мы и так молимся, денно и нощно, но Господь тебя поставил во главе России… Сын мой, подумай о нашей стране, о разрушаемых и оскверняемых сейчас храмах Божьих, о людских страданиях! Блаженны миротворцы! Если надо, я лично готов выступить посредником на любых мирных переговорах! – патриарх гнул свою линию нагло и откровенно.

«Неужели это конец? Неужели всё? Может, он что-то знает? – думал Пирогов, усилием воли подавляя желание послать седобородого иуду матом. – Может, он ещё пригодится. Как посредник для каких-нибудь переговоров, хотя едва ли со мной собираются разговаривать». – Пирогов в очередной раз поймал себя на том, что уже смирился со скорым концом и начал искать пути для отступления.

– Я подумаю. Вы, со своей стороны, не могли бы как-то подействовать на мировое сообщество? Свяжитесь с Киевом, в конце концов, с Римским Папой, вы же авторитетный человек! Почему все спокойно смотрят на геноцид? У нас же тут не Африка, чтобы вот так с нами!

– Делаю, что могу! Но ты видишь, что творится? Меня предали епископы и митрополиты. Слышал выступление этого труса, Иннокентия? Я и сам сейчас под ударом… А ты сам обо всём подумай, сын мой! Помолись в тишине и уединении, зайди в Божий храм. Господь милостив, Он наставит тебя! Или приезжай ко мне! Я лично исповедую тебя!

– Наверное, так и надо сделать! Как вырвусь – так сразу к вам! Благословите! И помолитесь за меня!

Пирогов хотел отключиться, но патриарх остановил его:

– Подождите! Тут вас ищет одна дама, лауреат Нобелевской премии, Кузнецова, очень хочет с вами встретиться, как это можно организовать?

– Ох, ну не знаю. Где она сейчас?

– Мы её поселили в нашей гостинице.

– Хорошо, с вашей приёмной свяжется мой человек, он всё организует.

– Ну, благослови господь!

– И вас, ваше святейшество! – Пирогов закончил разговор и, перекрестившись, глядя на экран, отключил коммуникатор.

«Хорошо бы, действительно, чиновников и попов напоследок того… в расход пустить. В качестве последней услуги России», – думал он, глядя вдаль – там что-то дымилось.

Никакого ресурса у патриарха вовсе нет, будущее его тоже туманно, думал Пирогов. Вспомнился их первая беседа, патриарх рассказал ему, что некоторые влиятельные силы после Кризиса предлагали ликвидировать Московскую патриархию, сделав Киевского патриарха Варсонофия главой всех православных РПЦ. Проект зарубили в силу чрезмерной радикальности, но на сей раз всё могло закончиться таким образом. Впрочем, Фадеев, который относился к религии без всякого почтения, утверждал, что на самом деле патриарх мечтает о возрождении проекта «православного Ватикана», с которым церковь выступала ещё после Кризиса, и потому ищет способы оказать любезность коалиции в надежде на реализацию старого плана в новых условиях.