Мой золотой Иерусалим - Маргарет Дрэббл

Дорогая Клара,

Я думаю, нам лучше больше не встречаться, у меня сейчас очень много работы по математике.

она безудержно разрыдалась и проплакала до вечера.

С отчаяния она согласилась встречаться с первым же мальчиком, который ей более или менее понравился. В красоте он Хиггинботаму существенно уступал, но записка, с которой он начал, сулила иные достоинства. Клара прочла:

Дорогая мисс Моэм,

Вы довольно давно привлекли мое внимание. Поскольку Хиггинботам получил отставку, не удостоите ли Вы меня своим знакомством? Надеюсь, Вам не покажется, будто я к Вам кидаюсь, ибо, уверяю Вас, я не такой дурак, как некоторые другие. Впрочем, и до ангела мне далеко, в этом Вы тоже убедитесь лично — если, конечно, захотите. Кстати, в «Рексе» идет неплохой фильм. Намек понятен? Итак, я весь ожидание.

Кто такой Уолтер Эш, Клара знала и потому запиской в классе особо не размахивала: этот улов ей особой чести не делал, скорее наоборот, потому как Уолтер Эш слыл изрядным занудой. Но по записке Клара решила, что дело не безнадежно. Синтаксис был, может, и не безупречен, но много лучше, чем у Хиггинботама, а построения вроде «не удостоите ли Вы меня» и «я весь ожидание» выдавали знакомство автора с кое-какой ходовой идиоматикой. В том, как он, пусть не совсем корректно, распорядился цитатой: «Всегда туда кидается дурак, где ангел не решится сделать шаг»[49], угадывалось здоровое честолюбие, а в том, что ответственность за разрыв с Хиггинботамом он приписал Кларе, — галантность; хотя она предпочла бы и вовсе обойтись без упоминания этого имени. Одним словом, Клара решила дать Уолтеру Эшу шанс, несмотря на то что он, по словам многих, был крайне спесив, и несмотря на внешность, с которой ему слегка не повезло, особенно с ушами. Впрочем, именно слегка. Кое-кто из девочек готов был мириться с гораздо худшим, нежели Уолтер и его уши.

Вечер, проведенный в кино, оказался весьма успешным. Показывали вестерн; не объясни ей Уолтер, что этот фильм — классика жанра, она сочла бы его так, детским развлечением, приукрашенным вариантом «Одинокого рейнджера». Но Уолтер Эш с таким знанием дела рассуждал о вестернах, что Клара позволила себе смотреть фильм с удовольствием. Она и не подозревала, что вестерны представляют собой особый жанр, для нее это было открытием. Рассуждения Уолтера и впрямь грешили излишней самоуверенностью, и мысли он, чувствовалось, высказывал отчасти заимствованные, но Клара решила — пусть, все равно это интересно и интереса вполне заслуживает. Уолтер вызвал у нее огромное уважение, как ни в чем не бывало сравнив несгибаемого героя фильма с корнелевским Сидом, — уважение тем более сильное, что Сид стоял у нее в списке к экзамену по французской литературе, а Уолтер готовился сдавать физику, химию и математику.

— Это вопрос отличия эпоса от трагедии, не более, — возразил он Кларе, сказавшей, что ей больше нравятся герои, которые в конце погибают. — В таких фильмах, как этот, им полагается не погибать, а побеждать.

Больше всего его портила привычка грубовато, тяжеловесно острить: он несколько раз в течение фильма повторил — не пропадать же находке! — что героиня больше подошла бы на роль лошади. Шутка была отчасти справедлива, лицо у героини было действительно слегка лошадиное, но сколько же можно долбить в одну точку, почти слово в слово! Тем не менее Кларе не хотелось его винить, поскольку он явно снисходил к ее собственным промахам: она, например, никак не могла ответить, хочет мороженого или нет.

За этой встречей последовали многие другие. Несколько месяцев Клара никуда не ходила ни с кем, кроме Уолтера, и нравился он ей при этом все больше и все меньше. Ее многое в нем раздражало — прежде всего вечное зубоскальство, за которое его терпеть не могли Кларины подруги, а также то, что он норовил раздеть ее при любом удобном случае. Кларе было всего шестнадцать, но смущали ее не столько эти попытки, сколько собственная апатия — Уолтер Эш вызывал у нее куда меньше эмоций, чем Хиггинботам, при всей ограниченности последнего. А нравилось больше всего то, что он жил в большем, чем она, мире, от него тянулись ниточки к другим сторонам жизни. То, о чем Клара знала лишь понаслышке, ему было знакомо на практике, он свободно ориентировался в вещах, далеких от опыта большинства его сверстников. Раз, например, он повел сладкоежку Клару в новый греческий ресторанчик, где она впервые по его совету попробовала восхитительное лакомство под названием «баклава» и пришла в полный восторг, но при этом Уолтер совершенно довел ее всякими идиотскими байками насчет того, как в Вест-Индии едят консервы для кошек, и анекдотом про клиента, который в китайском ресторане заказал суп по-китайски, а в супе оказался палец. Вообще, шла ли речь о фильмах, пьесах, книгах или музыке, его вкусы были не столько лучше Клариных, сколько, решила она, более определившимися: со временем она наверняка его обойдет, но, поскольку сейчас он был на голову впереди, она с удовольствием его слушала. Особенно впечатляло то, как он знал город, саму городскую жизнь. Клара города не знала, ее опыт ограничивался автобусным маршрутом до школы и обратно, а в центре — магазинами и кафе. Другое дело Уолтер, он все знал: в каких кинотеатрах иногда идут хорошие фильмы, а в каких — никогда; знал, что есть художник, который родился в Нортэме, и в одном из залов городской библиотеки висит его картина. Он знал, как зовут мэра города и почему школа «Баттерсби» не самая лучшая. Он знал цену своим словам, когда говорил, что для Нортэма не иметь своего оркестра — позор, в то время как Клара подумала бы, ну нет и нет, на то воля Божья. Однажды он даже отважился что-то заметить по поводу архитектуры здания муниципалитета, хотя тему развивать не стал. (Много лет спустя Клара обнаружила сказанное им в справочнике Бетжемана.) Девочки смеялись над его всезнайством, но Клара — нет; она понимала: при определенном стечении обстоятельств эрудиция может дать большие преимущества.

Особенно ей врезался в память эпизод в книжном магазине. Книжный магазин, самый стоящий в городе, помещался в чудесном здании, едва ли не единственном, сохранившемся в Нортэме от доиндустриальной застройки, с высоким и узким фасадом; в маленьких окошках удавалось выставить не больше десятка книг, которые меняли только раз в месяц. Клара часто здесь бывала и простаивала часами, украдкой читая Сноу, Толкиена, Лоуренса или стихи Томаса Элиота. Для нее это была своего рода еще одна библиотека — так же далеко, такая же принадлежность города, только без библиотечной вывески. И вот однажды, в субботу утром, она зашла сюда с Уолтером Эшем пролистать (не покупая) пьесу Ануя «Приглашение в замок», которая шла сейчас в Нортэмском театре. Через некоторое время с верхнего этажа, где продавались подержанные книги и издания, редко пользующиеся спросом, спустился какой-то старик и принялся бродить из угла в угол. Уолтер сразу как-то напрягся, и Клара догадалась, что он пытается встретиться со стариком взглядом. Наконец ему это удалось; старик кивнул и улыбнулся, с трудом Уолтера узнав, а тот произнес:

— Доброе утро, мистер Уорбли.

Когда старик, с книгой под мышкой, снова удалился наверх, Клара прошептала:

— Кто это? — Но в тот же миг сообразила, что это может быть только владелец магазина, и поспешно добавила: — Сам «А. Дж. Уорбли», да?

— Нет, это его сын, — ответил Уолтер, выходя с ней на улицу. — Основал магазин еще отец, а это сын. Ты что, ничего не слышала про них, про Уорбли?

— Совсем немного, — ответила Клара, благоразумно утаив свою полную неосведомленность. — А что, ты их знаешь?

— Сам я нет, — признался Уолтер. — Родители знают. Уорбли-младший бывал у нас дома несколько лет назад, пока не примкнул окончательно к лейбористской партии.

Клара изнемогала от желания узнать побольше, но пришлось довольствоваться этими крохами, расспрашивать дальше было неприлично: что она знала о лейбористской партии, о политических воззрениях мистера Эша, о самом А. Дж. Уорбли — помимо того, что его имя было черными готическими буквами написано над дверью магазина, которым владел теперь его сын? Но и эти обрывочные намеки отозвались в ней таким манящим эхом и прошлого, и будущего, что ее словно внезапной болью пронзило видение той прекрасной жизни, где владельцы книжных магазинов навещают своих друзей во имя радости общения с ними и ссорятся с этими друзьями на почве возвышенных, восхитительных, неземных разногласий — например, из-за лейбористской партии. Клара так жаждала подобной жизни, так была признательна Уолтеру за этот ее проблеск, что чуть не расцеловала его прямо на улице; собственно говоря, в тот день она впервые ни слова не сказала, когда он стал расстегивать на ней бюстгальтер.