Там, где всегда ветер - Мария Романушко

Мы с этими милыми людьми как-то сразу подружились, и дальше я уже ездила к ним одна. Они всегда были мне рады. И никто на меня здесь не смотрел сверху вниз – как на маленькую, относились как к равной. Меня это очень согревало.

Скоро на страницах «Приднепровского коммунара» стали появляться мои стихи и рассказы. Первая публикация – стихотворение «Дорога». Это было так оглушительно – увидеть свои стихи напечатанными! Просто в голове не укладывалось.

Но всё равно… радость от публикации даже в сравнение не шла с той радостью, которую я испытывала, когда стихотворение выходило из души… Это были совсем разные переживания – ничего общего.

Мои домашние радовались куда больше, чем я. И даже наши знакомые радовались больше, чем я. Меня приходили поздравить друзья моих родителей. Они смотрели на меня с уважением, даже с каким-то умилением. Они говорили: «Когда выйдет твоя книга, ты нам подарить не забудешь?» «Не забуду!» – смеялась я в ответ. И все смеялись… Это была как бы игра.

Летние ангины

Летом я обычно болею ангиной, тяжело, с высоченными температурами.

Домашние меня ругают: что вот, сидела где-то на сквозняке, или пила холодный компот из холодильника. А больше ничего холодного и нет в природе: в городе нет ни одного киоска с мороженым. Но даже если не пила и не сидела, всё равно каждый раз одно и то же: температура под сорок, гланды покрываются налётами и опухают так, что я боюсь ночью задохнуться. Сплю сидя. Точнее, почти не сплю, а сижу с вытаращенными глазами, открытым ртом и хриплю… Почему-то ночью дышать особенно трудно.

С тех пор остался этот страх на всю жизнь: вдруг в ужасе просыпаюсь ночью… вскакиваю в постели, на лбу испарина, в горле знакомый с детства спазм… Кажется: вот сейчас перекроется последняя щёлка в горле…

Бабушка растирала меня скипидаром, заставляла дышать над картошкой, заваривала липовый чай и так далее – классический бабушкин противоангинный набор. Но… Усилия её были тщетны. Интересно, что я ни разу не заразила Маришку, хотя ангина вроде болезнь заразная. И, только много лет спустя, выяснилось, что ангины у меня аллергического происхождения. Просто я была страшным аллергиком (как и мой отец), но никто об этом не догадывался. Меня ругали за компот из холодильника, в то время как у меня наступал очередной аллергический криз… когда горячий ветер из степи приносил запахи полыни, когда зацветала классическая украинская амброзия и другие прекрасные, пахучие, но, увы, ядовитые для меня травки…

Неделю организм сжигал накопившиеся в нём аллергены, потом температура снижалась до моего привычного градуса – 37 с небольшим хвостиком, я лежала ещё неделю пластом, отсыпалась (спала обычно лицом вниз, так вроде не задохнёшься), и после двух недель болтания между жизнью и смертью выползала во внешний мир… Слабая, как побитая палкой собака.

Выкатывала велосипед и тихонько ехала на нём по периметру городка, по полынной околице, но я уже получила очередную прививку, так что можно было дышать и наслаждаться терпким полынным запахом… Каждый год я ходила как по проволоке над пропастью: задохнусь – не задохнусь? И каждый раз возвращалась к жизни. Значит, так было надо. Значит, что-то ещё будет впереди…

Одним словом, жизнь в этих краях была для меня противопоказана. Ведь кроме цветущих травок были ещё выбросы хлора в воздух на комбинате. Уже вовсю работало производство. Выбросы хлора учащались. Мама приходила с работы с головной болью и лежала на диванчике в нашей комнате пластом…

Тогда ещё не было Гринписа, тогда ещё не заботились об экологии, мы даже слова такого не слышали – «экология», даже понятия такого не было – «забота об окружающей среде». Заботились только о производстве: больше, больше! Скорее, скорее! Догнать и перегнать!… Конечно, Америку. Ну, заодно, и все остальные страны тоже. Но, прежде всего, Америку – страну гадкого капитализма и несправедливости, которая своими бомбами угрожает всему миру. Так писали газеты, и почти в каждом номере была какая-нибудь карикатура на злого американца. Американец изображался в буржуазном цилиндре на голове и со зловещими бомбами в руках, а на бомбах были нарисованы гнусные американские доллары. Трудно было полюбить таких американцев.

Но когда-то я видела в кино кинохронику – как американцы встречали у себя в Америке нашего Юрия Гагарина: как они осыпали его конфетти, как закидывали цветами, как тянули к нему руки, чтобы потрогать его…- такие огромные ликующие толпы на улицах!… И я смотрела на эти радостные лица, лучащиеся приветливостью и детским восторгом, и всё это как-то не очень вязалось у меня в мозгу с этими злобными карикатурами в газетах… Что-то тут было не так.

– Американцы разные бывают, – сказал веско Фёдор.

… И вот, когда дул восточный ветер – со стороны комбината, – хлорные зловонные облака накрывали город… И большая порция доставалась нашей улице – самой крайней, самой близкой к комбинату. «Слышишь, как жутко пахнет?» – спрашивали мы друг друга.

…И вот, я приехала сюда через тысячу лет (а если быть более точной, то – ровно через сорок, которые, по сути, равняются для меня тысячелетию). И мы вышли с дочкой погулять: отправились за подснежниками!… Дул резкий восточный ветер… Оттуда – со стороны комбината. Тут-то нас и накрыло огромным хлорным облаком!…

Люди, а ведь здесь ничего не изменилось!!! Уже и Гринпис, и экология, и всяческие акции «зелёных» – но эту землю, эту милую землю, синюю от подснежников и фиалок, по-прежнему накрывают хлорные ядовитые облака…

– Ксюша, ты слышишь, как жутко пахнет?

Мы стояли на солнечном пригорке, земля под нашими ногами голубела от цветов, а мы закрывали лица шарфами, но этот кошмарный запах просачивался прямо в душу…

Да, так до сих пор пахнет моя милая Украина. Даже весной, когда здесь цветут подснежники.

Неистребимые подснежники…

И что в конце концов победит – синий подснежник или хлорное облако – одному Богу известно…

Бабушка-книгоманка

Бабушка – великая книгоманка, она перечитала море книг. Как начала читать запоем в юности, так до сих пор и читает, никак не может утолить свою жажду. Жажду чего?… Жажду новизны, сильных переживаний, общения с яркими личностями…

Такой бабушка останется до глубокой старости. И в восемьдесят лет, взяв в руки новую книгу, она будет читать её всю ночь запоем, как в юности… «Бабушка, ты что, ещё не ложилась?!» – «Да вот, зачиталась… Уж очень интересная книга! Оторваться не могла». Да, это уже не просто любовь – это страсть. Страсть длиной в жизнь.

А ещё бабушка любила писать письма. Она писала своим лагерным подругам – часто, длинно, подробно… Я помню её лицо в мягких морщинках, склонённое над листом бумаги, помню лёгкие, дымчатые завитки волос над высоким лбом и голубые, совершенно не старые глаза, сильно увеличенные стёклами очков… В руке, натруженной за день (точнее – за жизнь) – деревянная ученическая ручка с железным пером, бабушка аккуратно и как-то торжественно обмакивает перо в чернильницу… Бабушкино лицо озарено вдохновением! Сейчас – её лучшие минуты, ей нельзя мешать…

И пусть бабушка закончила всего лишь несколько классов церковно-приходской школы, (о чём горько сетует, потому что очень хотела учиться дальше, но пришлось чуть ли не с детства идти батрачить, чтобы прокормить себя и помочь семье), но пишет бабушка практически без ошибок, ведь русскому языку она всю жизнь училась по русской классике.

Интересно, сохранились ли у кого-нибудь из её подруг, вернее – у внуков её подруг письма моей бабушки?… Может, лежат где-нибудь в сундуке, или на чердаке пожелтевшие листочки, исписанные старательным, немного угловатым почерком… И если их все сложить – то получилась бы книга. Книга, написанная моей бабушкой.

Мой муж говорит, что каждый человек должен написать свою книгу. Думаю, что моя бабушка свою книгу написала, только книга эта осталась рассеянной в пространстве…

Про Гаспру

Я опять еду в Крым, опять по туристической путёвке. На этот раз – в Гаспру под Ялтой. В нашей группе обе Ани, и я очень радуюсь: теперь мне будет веселее, чем в прошлом году в Ялте, когда я весь месяц ни с кем почти не общалась.

Мы едем сначала до Севастополя, очень много дурачимся в поезде: вымазываем спящих зубной пастой и прочие шуточки.

Руководительницы группы – несколько немолодых женщин, кто-то везёт своего ребёнка, кто-то внука, так что они заняты своими детьми, а мы сразу почувствовали вольницу. Да, был ещё вроде сопроводитель-дядечка с татуировкой на плече: «нет счастья в жизни». Но какова была его роль, мы так и не поняли. Вроде как охранник детей, но никого он не охранял, а жил своей жизнью.