Открытие земли - Жюль Верн

О начальнике экспедиции Кабрале известно очень мало; мы не знаем даже, каким образом ему удалось получить назначение на такой важный пост. Кабрал принадлежал к одной из аристократических португальских семей. В юности он служил пажом при дворе Жуана II, позднее стал членом королевского совета и вступил в орден Христа. Ни один историк не сохранил о Кабрале никаких сведений, которые давали бы основания считать его опытным моряком. Неизвестно также, совершил ли он когда-либо второе плавание. Впрочем, трудно допустить, чтобы он обязан был своим назначением исключительно одной только благосклонности короля, когда среди офицерского состава флотилии находились такие первоклассные моряки.

Правда, Кабрал был человеком мужественным и решительным. Но почему, спрашивается, командиром армады не был назначен Васко да Гама? Ведь уже прошло полгода после того, как он вернулся из своей экспедиции. Не естественнее ли было бы передать начальство человеку, уже знакомому с этими отдаленными странами и нравами жителей? Быть может, Васко да Гама не успел еще отдохнуть после своего путешествия? Или на него так сильно подействовала смерть брата, что он не пожелал отправиться в новое плавание? Но не вернее ли будет предположить, что король Мануэл, ревнивый к чужой славе, не пожелал предоставить Васко да Гаме случай еще раз отличиться?.. Все эти догадки, вероятно, так и останутся навсегда догадками.

Любое желание кажется легче выполнимым, когда в него страстно веришь. Король Мануэл вообразил, что саморин не воспротивится основанию в своих владениях португальских факторий и контор, и Кабрал, снабженный подарками, великолепие которых должно было заставить каликутского властителя забыть о жалких подношениях Гамы, был уполномочен добиться от саморина запрещения арабам всякой торговли в Каликуте. Впрочем, самым убедительным аргументом Кабрала было хорошее вооружение его эскадры. По пути новый капитан-командир должен был остановиться в Малинди и преподнести дружелюбно настроенному шейху богатые подарки. Король Мануэл не забыл и о своих миссионерских задачах. С экспедицией Кабрала отправились в Индию восемь монахов-францисканцев, чтобы обращать язычников в христианскую веру.

В письме португальского короля, которое Кабрал вез саморину, содержались не только дружеские предложения, но и прикрытые пышными фразами угрозы: «Наша твердая цель, – писал Мануэл I, – следовать скорее воле бога, чем людей, не прекращать, несмотря на любое сопротивление, это предприятие и продолжать наше мореплавание, торговлю и общение с этими странами, которым господь бог снова хочет оказать услугу нашими руками, не желая, чтобы наши труды по служению ему оказались напрасными».

После тринадцатидневного плавания флотилия миновала острова Зеленого мыса, и тут было замечено исчезновение одного корабля. Суда легли в дрейф, но ожидание оказалось тщетным: пропавший корабль не вернулся. Куда делось это судно, так и не удалось выяснить. Затем остальные двенадцать судов возобновили плавание, направившись, по примеру Васко да Гамы, в открытое море, а не вдоль побережья Африки от мыса к мысу, как это делали раньше португальские капитаны.

Желая подойти к мысу Доброй Надежды более безопасным путем, Кабрал забрался так далеко на юго-запад, что оказался во власти экваториального течения, вынесшего его к берегам неизвестной земли. 22 апреля 1500 года матросы увидели на горизонте высокую гору; вскоре показался обширный берег, поросший прекрасной тропической растительностью. Это была восточная часть Южной Америки. Но португальцы приняли эту землю за остров и назвали ее сначала Вера-Круш (Истинный крест), а несколько позже – Санта-Круш (Святой крест).

Однако Кабрала нельзя считать первым европейцем, высадившимся в Бразилии. Висенте Пинсон, спутник Колумба по первому путешествию, открыл эту часть Южной Америки четырьмя месяцами раньше. Но об этом открытии Кабрал не имел никаких сведений, так как Пинсон и его спутники вернулись в Испанию только 30 сентября 1500 года.

Наутро Кабрал послал на берег Николау Коэлью, встретившего здесь почти совершенно голых темнокожих людей с длинными гладкими волосами. Туземцы не проявили никакого испуга и ни малейших признаков враждебности. Тогда Кабрал разрешил высадиться всему экипажу. Португальский монах Энрики отслужил первую обедню на берегу Нового Света, и, пока португальцы молились, вокруг них собралась большая толпа индейцев, с любопытством разглядывавших белых людей.

Хижины этих дикарей построены были на сваях и покрыты большими пальмовыми листьями. В очагах постоянно тлел огонь для защиты от сырости и москитов. Туземцы не знали ни золота, ни серебра, но, когда им показали медные вещи, они пришли в неописуемый восторг и тотчас же принесли свои изделия из этого металла – наконечники для стрел и украшения. Больше всего португальцев поразил обычай туземцев прорезывать нос, уши и губы и вставлять в образовавшиеся отверстия косточки и палочки. Потому бразильские индейцы и были названы ботокудами (от португальского botoque – затычка).

1 мая Кабрал торжественно присоединил эту страну к португальским владениям. На береговом холме был поставлен большой крест с надписью. Чтобы закрепить за Португалией новые земли, Кабрал направил один из своих кораблей с радостным известием в Лиссабон; наскоро соорудив небольшой форт и назвав его Порту Сигуру (Безопасная гавань), он оставил при нем в качестве первых португальских колонистов двух преступников, поручив им собрать как можно больше сведений об этой стране.

Позже, когда на Земле святого креста было найдено ценное красильное дерево, которое под названием бразильского дерева прежде вывозилось из Индии, новую страну стали именовать Бразилией.

2 мая одиннадцать кораблей Кабрала взяли курс к мысу Доброй Надежды. Экипаж, ободренный счастливым началом путешествия, верил в легкий и быстрый успех предприятия. Но когда внезапно появилась комета с длинным огненным хвостом, поразившая ужасом эти простодушные и невежественные умы, она была принята за дурное предзнаменование. И должно же было так случиться, что события на сей раз подтвердили суеверие!

24 мая поднялась страшная буря – явление обычное для Южной Атлантики. Волны, словно высокие горы, обрушивались на корабли, грохотал гром, ветер обрывал снасти, дождь лил не переставая. Сквозь густые тучи, как будто навсегда похоронившие солнце, изредка прорывался слабый луч, и то лишь для того, чтобы осветить на мгновение эту мрачную картину. Море стало мутным и черным, зловещие багровые пятна выступали на поверхности вздувшихся от пены гребней, делая их похожими на мрамор; бушующее море блестело фосфорическим светом; за кораблями тянулся извилистый огненный след.