Столетов - Виктор Болховитинов

Популяризируя науку, Столетов отстаивает передовую материалистическую науку. С необыкновенным мастерством он борется с мистицизмом в науке, наглядно и глубоко вскрывая корни возникновения суеверий, идеалистических представлений.

«Уже на этих первых ступенях философской мысли мы видим, какое глубокое впечатление на ум человека, — пишет Столетов в «Очерке развития наших сведений о газах», — производила эта незримая, неосязаемая, подвижная «сфера паров», представляющая как бы переход от телесного к невещественному, сверхчувственному. С этих пор или даже раньше примесь воздушного в понятии о духовном, примесь духовного в понятии о воздушном стали как бы неизбежны, неискоренимы».

«Привычка спиритуализовать неодушевленную природу, — продолжает он, — населять ее невещественными деятелями ни к чему не обращалась так упорно, как к телам воздухообразным, особенно в их необычных проявлениях. У Пифагора, у неоплатоников воздух наполнен душами и демонами. В воздухообразных выделениях гниющих тел некоторые философы видели самые души умерших. Единобожие не вытеснило вполне этих стремлений. Злой дух назван в новом завете «князем власти воздушныя». Атмосфера осталась областью духов по преимуществу; здесь, на этой как бы нейтральной почве между миром чувств и миром абстракции, они продолжают селиться с особенной цепкостью».

С великолепным юмором он рассказывает о суевериях в представлениях о газах:

«Если воды источника периодически вспенивались от углекислого газа — это ангел возмущал их. Если какой-нибудь несчастный спускался в яму и задыхался от мефитического воздуха — это было делом скрытого демона. Если факел рудокопа производил взрыв — этот взрыв приписывался злому духу, стерегущему сокровище и разгневанному тем, что потревожили его уединение… Испорченный воздух стоячих болот олицетворялся в виде отвратительных демонов; взрывчатые газы рудников принимали форму бледнолицых злых карликов, с ушами, висящими до плеч, и в одежде серого цвета».

Пропаганда науки была у Столетова пропагандой материалистического мировоззрения.

В литературном наследстве Столетова большое место занимают его труды, посвященные описанию жизни и деятельности корифеев науки.

Великий ученый, он, как никто, умел ярко показать творческие дерзания других деятелей своей любимой науки. Читая лекции Столетова, можно воочию представить себе ход мысли гигантов науки, о которых он рассказывал слушателям.

Показать движение мысли, ввести слушателей в творческую лабораторию ученого — все это Александр Григорьевич Столетов умел делать с непревзойденным мастерством.

В серии своих очерков, посвященных выдающимся деятелям науки, Столетов с необыкновенной выразительностью и выпуклостью вылепил и образ человека эпохи Возрождения Леонардо да Винчи и образы Ньютона и своих современников — Софьи Ковалевской, Авенариуса, Колли, Кирхгофа и Гельмгольца.

Любовь к родному слову, великолепный литературный стиль, отличающий произведения Столетова, дают полное право говорить о том, что они смело выдерживают соперничество с лучшими произведениями научно-художественной литературы.

Вот как пишет Столетов в своей статье о знаменитом физике Исааке Ньютоне:

«В своем медленном ходе наука не теряет из вида обобщения и синтеза. Другим путем и в ином смысле она ищет той же цельности воззрения. Камень за камнем слагается ее здание — и желанный синтез постепенно зреет если не в душе отдельного лица, то в ряду веков и поколений…

Напоминать ли подробнее, как скромный опыт Ньютона разросся в целую науку о спектре; как виденное им радужное изображение, в 1 фут с небольшим длиной, фотографируется ныне полосой в десяток саженей длины, с десятками тысяч линий и подробностей, — составляет целый атлас, который так же относится к своему прототипу, как звездные карты наших дней к небу Гиппарха и Птолемея? Напоминать ли, как изучение спектра солнца и других светил уже посвятило нас во многие секреты небесной химии, и однакож, по словам авторитетного астрофизика Жансена, есть лишь начало труда, обещающего бесконечные горизонты в будущем? Следя за этими успехами науки о спектре, мы видим, как малый ручей становится мощной рекой, река — морским течением, и оно несет нас по тому океану неизведанного, о котором мечтал умирающий мыслитель».

Зачастую Столетов сопровождал свои лекции опытами. И здесь он был верен себе. Не какие-нибудь архаичные опыты демонстрировал он аудитории, — Столетов показывал слушателям то, что вошло в науку и технику буквально только вчера. С поистине газетной стремительностью Александр Григорьевич откликался на события, происходившие в мире науки и техники. Так было, когда Столетов показывал публике фонограф Эдисона, подробно рассказывая об этом новом тогда приборе; так было, когда он целый цикл лекций посвятил рассказам о цветной фотографии. Когда Герц открыл электромагнитные волны, ставшие основой радио, Александр Григорьевич уже через несколько месяцев демонстрировал московской публике опыты с этими замечательными незримыми волнами.

К своим публичным выступлениям Столетов готовился с особой тщательностью. «Никогда не забуду, — писал К. А. Тимирязев, — как… он распекал меня, как школьника, за один неудавшийся в моем сообщении опыт. Тщетно представлял я себе в оправдание, что неудача произошла оттого, что во время перерыва сдвинут был прибор, а я это заметил, когда было уже поздно. Он только строго повторял: «Перед публикой не может быть удач или неудач. Понимаете — не может быть».

Сохранившаяся стенограмма одного из выступлений Столетова в Политехническом музее показывает, с каким великолепным, уверенным мастерством вводил ученый слушателей в сущность показываемых опытов.

Демонстрируя электрические лампы, изобретенные русскими электротехниками, Столетов говорил:

«На мою долю выпадает обязанность помочь Вам ориентироваться среди этой импровизованной выставки электрических огней и дать словесный аккомпанемент к опытам и снарядам моих дорогих сотрудников.

Позвольте прежде всего объяснить в двух словах план нашей электрической сети. Паровой двигатель, помещенный снаружи здания внизу, вертит две динамоэлектрические машины Музея, которые служат, так сказать, сердцем электрического организма. Ток машин впущен в залу по толстой проволоке, как бы главной артерии, идущей вдоль одной из стен, и выпускается обратно к центру другим проводником, заменяющим вену. Между этими двумя каналами перекинут, в виде мостиков, ряд вторичных; в каждом из них есть часть, напоминающая волосные каналы организма: в каждый мостик включен угольный волосок одной из 23-х (30-свечных) лампочек».