Дэви. Зеркало для наблюдателей. На запад от Солнца - Эдгар Пенгборн

— Но ты не сделаешь, — с плачем сказала Вайлет, — ты не сделаешь, потому что мы не отпустим тебя, ни я, ни Сэм, ни Дэви…

— Я недостоин, — скорбно сказал Джед. — Я погряз в грехе.

— Да нет же, ты не делал этого, — сказала Вайлет. — Ты всего лишь воткнул мне на пару минут, и мне это нравилось, мне наплевать, что ты скажешь, святой вроде тебя может делать это, оно не может быть грехом, это не честно, и вообще, даже если бы это и был грех, это я должна гореть…

— Ох, да замолчи же ты, женщина! Твои грехи простятся тебе, потому что твоя душа невинна, но мне, владеющему всем данным Господом знанием о добре и зле, мне нет прощения!

— Ладно, пойдем спустимся вниз и позавтракаем, прежде чем ты примешь какое-то решение.

— Ох, я не смогу проглотить ни кусочка.

— Черт подери! — сказала Вайлет, все еще плача. — Ты пойдешь вниз и съешь завтрак!

17

Паломники уже уселись завтракать — ни больше ни меньше чем беконом с яичницей. Благодаря сбережениям, которые Вайлет несла в своей котомке, мы могли позволить себе то же самое. Она на этом и настояла, в утешение Джеду, поскольку верила в теорию, очень популярную среди женщин, что девяносто процентов мужского горя проистекает исключительно от пустого желудка.

Столовая в «Черном Принце» была такой маленькой, что из одного ее конца можно было запросто доплюнуть до другого, и, судя по виду стен, многие прежние постояльцы именно так и поступали. Тут было всего пять столов. У немощного трактирщика имелась пара-тройка рабов для кухонных работ, но он, очевидно, не доверял им прислуживать за столами и делал это сам. Вспомнив наполненный аппетитными запахами, аккуратный и вместительный «Бык и Железо», я без труда запрезирал эту таверну — точь-в-точь как аристократ.

«Бык и Железо» был отличным кирпичным зданием, построенным, по меньшей мере, сто лет назад. Дело в том, что, когда его строили, вокруг было намного больше свободной земли, и после того, как из-за расширения городской территории была построена новая изгородь и цены на землю возросли, отец Старины Джона распродал большую ее часть с немалой выгодой. В «Быке и Железе» наверху было пятнадцать комнат для гостей, никак не меньше, не считая комнаты Старины Джона и Мамаши Робсон и комнаты Эмии, где я распрощался со своим детством. Внизу была огромная кухня с двумя кладовыми и отличным погребом и пивная, и большая столовая с дубовыми угольно-черными потолочными балками четырнадцати дюймов в ширину, и столы, за которыми могли свободно усесться тридцать человек и ни разу не задеть друг друга локтями. Возможно, лучше всего я запомнил прохладную пивную и картину над баром, настоящую, полную людей в странных одеждах, сидящих на крышах железнодорожных поездов, и других, пасущих автомобили или стреляющих бомбами, но все эти люди собрались там в восхищении от здоровущей обнаженной фигуры с огромными глазами и громадными грудями — точно полка под подбородком. Она сидела со скрещенными ногами, демонстрируя потрясающие белые зубы и принимая восхищение, так что сразу становилось понятно, что это изображение языческого фестиваля в честь Святой Бра в Былые Времена. На картине был разрешающий знак Церкви — колесо, иначе бы Старина Джон не имел права вывесить ее на всеобщее обозрение. Церковь не возражала против подобных предметов искусства в подобающем месте, если они не выходили за рамки приличий и благочестия и показывали Былые Времена как бурлящую клоаку омерзительных пороков.

Но «Черный Принц» в Ист-Перкунсвиле… Черт, единственной картиной здесь было пятно размером с мою голову на стене — там отвалилась штукатурка, и никто не вернул ее на место. Единственной приличной картиной, я хочу сказать. Разумеется, в сортире имелись и рисунки иного рода. В одной из книг Былых Времен упоминалось что-то в этом роде, найденное в раскопанных развалинах Помпеи — стиль нисколько не изменился.

Паломников было семеро — обычное число, потому что оно считается счастливым: у Авраама было семь апостолов, в неделе семь дней и так далее. К востоку от Гудзонова моря группы паломников часто достигают мест, менее священных, чем Набер. Обычно поклоняются местам, где, как говорят, побывал Авраам, читая свои проповеди, и эти группы, особенно в Нуине, крупнее по численности и часто более веселые и забавные. Странствующие студенты присоединяются к ним, чтобы попроказничать и просто ради компании, и такая группа может устроить действительно веселую суматоху. Группа в «Черном Принце» была иной — вне всякого сомнения, религия тут была на первом месте у всех, кроме Джерри. А при взгляде на его родителей становилось понятно, что и он наберется некоторой святости, когда они подойдут к Наберу. Другие паломники в группе слились в моей памяти в одну безликую массу — три женщины и один мужчина. Одна из женщина была молода и довольно красива, но все, что я помню о ней, это выражение робости на очень бледном лице… Думаю, одна из двух более старших женщин была ее матерью или тетей.

— Развалины, — сказал отец Фэй, — принадлежащие городу Былых Времен по имени Олбани, встреченные нами несколько дней назад возле современного селения с таким же именем, последние, которые мы увидим на пути к Наберу. Для такого худощавого человека он неплохо налегал на бекон. — Этот край, по которому мы сейчас проходим, в древние языческие времена был в основном сельскохозяйственным, так что не стоит ожидать никаких крупных памятников.

У отца Фэя был густой баритон, приятный и на удивление сильный. Он наводил меня на мысли о теплом меде, капающем на булочку, и когда я взглянул на паломников снова, чтоб мне сдохнуть, если они ели не булочки, настоящие кукурузные булочки, только что из печи, ибо я увидел поднимающийся пар, когда Джерри разрезал одну из них и шлепнул туда кусок масла

— В прошлом территория Катскила была более гористой, чек сейчас, продолжал отец Фэй.

— Я вот думаю, сэр, — подал голос отец Джерри. — В чем источник благосостояния Катскила. Изобилие в горной стране как то неожиданно.

Сэм пробормотал мне на ухо:

— Леваннон, судя по его акценту.

— Причина в его южных провинциях, — сказал отец Фэй. — Богатый сельскохозяйственный край к югу от гор, до самого устья великой реки Делавэр, которая, как я полагаю, служит границей между Катскилом и Пенном. Меня мучает совесть. Боюсь, я не показал вам наиболее поучительное в развалинах Олбани, поскольку меня всегда глубоко трогает грустное величие…

У Джерри, глядящего на меня теплыми странно вытаращенными глазами, похоже, было шило в заднице.

— …и достоинство древней разрушенной архитектуры, увиденной при отливе, — продолжал чесать языком отец Фэй. — А тем более, при лунном свете!..