Ангелоиды сумерек - Татьяна Мудрая

– Играй, – доносится оттуда светлый хрустальный голосок. – Ты меня разбудил.

И моя дочь Сильвана, Сэлви, Гамадриада – выступила из своей колыбели наружу.

Навстречу нам.

– Знаю, что не брат, – сказала она, – но не тревожьтесь. Старшие меня предупредили, и вы можете ничего не говорить.

На этот раз она была одета: зелёное платье до пят, не сотканное, а будто сплетённое из чего-то наподобие мягкого ковыля, и почти что такие волосы, которые сильно выросли и распрямились, так что закрывали уши. Но – босиком. Как и я сам.

– Что же ты? Играй, – повторила Сэлви, и в глазах её зажглись рыжие огни.

И я заиграл – так, будто сам был флейтой в руках Мастера. Глубоко, под слоем тяжкой воды, трупным налётом и грубой базальтовой коркой, всколыхнулась раскалённая масса, и дно Мирового Океана пошло крутыми изгибами. Лишь глубоководные монстры заметили это и отстранились: ни одной из живых драгоценностей прибрежья это не коснулось, а поверхность слегка сморщилась и пошла мягкими волнами, точно влажный шёлк, прилипший к утюгу.

Осколки древних континентов поплыли навстречу друг другу на своих платформах, вспоминая па величавого танца былых времён, когда мир был единым.

Великий Саламандр протянул длани навстречу Королеве Пчёл…

А потом я почувствовал удивительно нежные руки на своих плечах и шее. И касание твёрдых губ, налитых сосков. И смех, похожий на переливы хрустальной окарины.

И много чего ещё…

– Вот, я же говорил, что она – огненная ведьма, – подварчивал Хельмут, перетаскивая моё бездыханное тело через порог. – Не мытьём, так катаньем своего добилась.

– Хельм, ведь теперь я преступник, – простонал я, сжав проклятую сердоликовую зверюгу в кулаке так, что она едва не хрустнула. – И самое пакостное, что и моя жена, и моя подружка, и, кажется, даже дама Асия про о знают.

– Иггдразиль им об этом поведал, – усмехнулся он. – Священный ясень бога Одина.

Я догадался, что он говорит о Гэ Вэ.

– Снова твои шуточки, верно?

Он помотал головой:

– Не совсем. И даже совсем нет. Отдай-ка мне каменную дуделку, если не собираешься больше в дело употреблять. Целее будет.

Силком разжал пальцы, уложил меня поудобней и сам сел рядом.

– Анди. Я велел бабскому полку ждать за порогом и в отдалении. Древесная ведьмочка уже спряталась, не беспокойся. Если тебе потребуется… ну, в общем, если ты после разговора со мной по-прежнему будешь безутешен, то… Ладно, намёк на мои специфические профессиональные навыки ты понял.

Я горестно кивнул.

– В одной хорошей книжице про греческую античность я прочёл, что Дионис наводит на человека малое безумие лишь затем, чтобы уберечь его от большого. Наверное, это и Эрота касается. И других ипостасей Единого. Приходило тебе в голову, что наше понятие о нравственности иных существ базируется на сходстве с нами самими: кто похож и понятен, тот и праведен? И что лишь столпы и основания добродетелей едины, а их конкретные воплощения зависят от условий? Не молчи.

– Когда-то давно я следил за дискуссией по поводу того самого эроса, – слова исходили из меня с трудом. – Типа врачи считают любовь сущим безумием. Помрачением рассудка. Однако не такую, что ведет к созданию семьи и зачатию детей… Ох.

– Ненормально то, что вскрывает скорлупу устрицы. Взламывает оболочку устоявшегося вместо того, чтобы нарастить на ней ещё один слой.

– Хельм, я еще понимаю насчет братьев и сестёр. Идзанами и Идзанаги, Аматэрасу и Сусаноо. Египетские фараоны и фараонши… Все эти сакральные союзы – больше символ, чем жизнь. Но отец и дочь… Ни в какие рамки не влезает.

– Я повторяю сказанное про Диониса. Ты захотел устранить сынка – я тебе и поддался.

– Хочешь сказать – я виноват?

Он обхватил меня рукой поперёк плеч и придавил к месту:

– Нет, не хочу. Я желаю, чтобы ты меня слушал и отвечал. Как по-твоему, в природе существует понятие долга и морали?

Я помотал головой.

– Даже в теперешней? Пойдём дальше. Почему природа без человека удерживает равновесие? Непрочное, зыбкое, но всё-таки.

– Саморегулируется довольно жестоким способом.

– Хомо был куда хуже в плане и неравновесности, и жестокости. Согласен?

Я кивнул.

– Отчего?

– Порвал связи, противопоставил себя всему прочему. Но без этого не было бы цивилизации, Хельм!

– А её и нет. То есть поскольку нет, то и не было. Теперь слушай внимательно. Зайдём с другого конца. Отчего сумры живут на планете Земля не так уж мало, а ещё не перегрызлись?

Я невольно рассмеялся. Но ведь и правда: всякие наши эксцессы и абсцессы рассасывались довольно легко.

– Хорошо, что ты не предаёшься меланхолии, – заметил Хельмут. – Я теперь скажу тебе самую главную тайну Полишинеля. Типа «По секрету всему свету». Природа осмелела и получила Главный Залог. Тот, что был ей предложен до того, как человек проявил безрассудство.

– Погоди. Ну да, оригинальный арабский Коран я тоже читал – вот он, поверх всех моих книг положен и кверху «Фатихой». Имеется в виду Аят Залога, сиречь Аманата, так? И что в этом заключено для нас?

– Я так думаю, сумры, а через них – и остатки простого человечества находятся в ментальном облаке, который излучает наша малая Вселенная. Она сама не склонна к буйству: разве что быстроживущие. Да и те не воюют и не, прости за частичную тавтологию, не зверствуют.

– Миролюбиво кушают друг друга. Производя естественный отбор.

– Дарвин устарел – естественна не прямая борьба и не взаимное самоедство, а самосовершенствование наперегонки.

– Хельм, ты с чего сегодня такой умный?

Сказал так – и вмиг раскаялся в этом. Он же сумел выказать себя во всей мощи перед Вульфрином, а уж скрутить в бараний рог мог, пожалуй, и кого постарше возрастом и чином.

– Стал таким, оттого, что дедусь в детстве-отрочестве порол, – он аж хрюкнул от удовольствия. – Я же сиротой рос в нашем дружном палаческом семействе: никаких родителей, один дед. Поблажек мне не давали, оттого и оба мозга развились. Верхний и нижний. Головной и интуитивный, так сказать.

– Ну тогда объясни мне в таком разе, куда подевалась наша свобода воли.

– Если я говорю, что умный, я не имею в виду «богослов». По-моему, это противоположности: типа ломали себе голову эти философы от креста два тысячелетия с гаком, пока не сломали совсем. Твоя личная свобода воли никуда, знаешь, не девается, ибо искать её надо не на том уровне. Ну, самое простое: ты знаешь, нутром чуешь, что надо слушаться папочку с мамочкой, а что-то тебя толкает поступить наперекор. Вот это она, пресловутая, и есть.

– Плохо это или хорошо?

– Снова здоро́во. Да ни то, ни другое! Просто ценно и, наверное, в конечном счёте ведёт к победе истины.

Хельмут встал с места, чуть покряхтывая, и предложил:

– Слушай, давай-ка я кофе сварю. А то с тобой любые шарики за ролики закатятся. Кофейник у тебя найдется? Старомодный такой?

– Только медная турка с полудой внутри. Архаичная до ужаса.

– А что, можно попробовать, хоть я и не очень умею. Глядишь, еще и наглядней получится. Чищеная, надеюсь? До зеленой ярь-медянки я небольшой охотник.

Он раздул в камине спящий под угольками огонь, заправил агрегат тёпловатой водой, молотыми кофе и корицей, а потом водрузил на решётку, придерживая щипцами.

– Медленно выйдет, – заметил я.

– Ничего: зато проймет до самых печёнок. Во время вынужденной паузы – Хельму приходилось внимательно следить за своим варевом, чтобы не убежало, – я озирал беглым взором полки. Что-то они настоятельно хотели мне сказать, мои книги, но отчего-то я оставался глух к их эманациям.

– Вот, готово! – воскликнул Хельм, вытаскивая турку и подставляя под неё блюдце от заранее припасённой чайной пары.

И показал мне.

– Видишь, колышется и пузырится, как внутри кратера. Наглядное пособие по вулканологии, верно? Во всех горах записаны движения и голоса недр. Речи недр.

Я вдохнул аромат – умеет он, однако варить кофе, когда пожелает! И вспомнил свои грозные видения.

– Но я тебе, Анди, еще и больше скажу, – продолжал он, с наслаждением отхлебнув глоточек из чашки. – Деревья в этом подобны скалам. Особенно гигантские сосны. Говорили тебе, что даже годовалая сосенка отращивает корень длиною в метр? А наши старцы достигли прочного камня, проникли в расщелины и попросту разломили этот щит – и кормятся теперь от земного огня.

– Браво, Хельм, ты создал миф.

– Мифы не создаются, Анди. Они пишутся – и не человеком, но небом, землёй и горами.

Ещё до создания Адама. До рождения его из праха.

– А теперь я тебе приз выдам за то, что внимательно меня слушал, – закончил Хельм, отодвигая от себя кофейную посуду. – Помоешь чуть попозже. То, что ты с твоей дриадой грех сотворил – попритчилось тебе. Ну, почудилось, прости за русацкий диалектизм. Флюиды наркотические, эротическая асфиксия от игры на свирели Пана… то есть в фигуральном смысле Великого Пана или там Фавна: конструкция совсем другая. Не лесенка из трубочек, понимаешь. Хотя смысл как раз такой – годна панику создавать. Я ведь видел, как ты там ситуацию раскачивал: природная магия была очень мощная.