Катары - Роже Каратини

Но вернемся в март месяц 1242 года. Раймонд VII возвращался из арагонского королевства, где закрепил свой союз с королем Хайме (Иаковом) I; он направлялся в Пуату, намереваясь договориться с местными сеньорами, и вдруг, 14 марта, в истории сопротивления окситанской армии французским захватчикам произошел новый внезапный поворот — граф Тулузский тяжело заболел в Пенн-д'Ажене, маленьком городке, расположенном в трех лье от Вильнева-на-Ло. За время его болезни, которую некоторые считали смертельной, граф де Ла Марш, его главный союзник, отрекся от вассальной зависимости, соединявшей его с французской короной, что было равнозначно объявлению войны. Людовик Святой, пребывавший тогда в расцвете сил (ему было двадцать семь лет), немедленно откликнулся: собрав армию, он повел ее в Сентонж, где нанес войскам графа де Ла Марш сокрушительное поражение. Началась война между Окситанией и французским королевством.

Граф Тулузский созвал своих окситанских вассалов (граф д'Арманьяк, граф де Комменж, граф де Фуа и граф де Роде, виконты Нарбонна, Лотрека и Ломаня), надеясь также на вмешательство английского короля. Его болезнь оказалась не такой уж серьезной, Раймонд VII выздоровел. Но в последующие месяцы в этом конфликте счастье было не на его стороне: его западные союзники потерпели поражение от войск французского короля. Тем не менее граф Тулузский, со своей стороны, за лето 1242 года успел завоевать Нарбонн, значительную часть альбигойских земель и окрестностей Каркассона. Осенью он даже начал осаду французов в Пенн-д'Ажене. Для того чтобы надежнее утвердить свое господство в Окситании, он ждал помощи испанских правителей; к несчастью, те не спешили к нему присоединиться, а вскоре и сам граф де Фуа ему изменил. И тогда Раймонд VII совершил искусный маневр: резко переменив курс, он поспешил изъявить покорность королю Людовику Святому. В январе 1243 года он подписал с ним мирный договор в Лоррисе-ле-Гатине; отношения между графом Тулузским и французским королевством восстановились на условиях так называемого «Парижского договора», подписанного четырнадцатью годами раньше.

Итак, похоже, в 1243 году в Лангедоке воцарился мир, и граф Тулузский мог спокойно отправиться в Рим, где тщетно попытался добиться соглашения между папой Иннокентием IV (1243—1254) и германским императором. Затем, вернувшись во Францию, неутомимый Раймонд VII присутствует на вселенском соборе в Лионе, где добивается от святых отцов, участников собора, расторжения своего брака с Маргаритой де Ла Марш (из-за ее бесплодия), что давало ему возможность жениться на дочери Раймонда-Беранже Прованского, Беатрисе, с которой он тогда был помолвлен.

Можно думать что угодно о колебаниях и невысказанных притязаниях графа Раймонда VII Тулузского, но нельзя не признать, что до этого времени он весьма искусно вел тонкую игру феодальных союзов и противостояний, добиваясь своих целей; впоследствии Окситании не будут угрожать ни возможные притязания короля Людовика Французского, ни притязания его матери, Бланки Кастильской, которую ее происхождение заставляло поглядывать на окситанские графства. Стало быть, теперь граф Раймонд мог положиться на верность своих окситанских вассалов — графа Бернара д'Арманьяка, графа Бернара де Комменжа, Юга де Роде, Роже IV де Фуа, виконтов Нарбонна, Лотрека и других мест, готовых воевать бок о бок с ним, если потребуется.

Война, завершившаяся в январе 1243 года подписанием соглашения между королем Франции и графом Тулузским, началась не просто из-за того, что они не поделили территорию. В начале весны 1242 года эта война приобрела новый облик, обернувшись не только борьбой за независимость, которую вели окситанские феодалы против своего сюзерена, французского короля, но также народной религиозной революцией, в которой место «взятия Бастилии» — если мы можем позволить себе столь анахронический образ — занимало убийство в ночь со среды на четверг, в праздник Вознесения 1242 года, доминиканских следователей, присланных судом Святой Инквизиции и разместившихся в Авиньоне, в Лораге[141]; это убийство совершено было приблизительно шестьюдесятью катарскими воинами, которые принадлежали к гарнизону катарского замка-цитадели Монсегюр.

По свидетельствам, собранным впоследствии королевскими следователями, и в частности по рассказу жены одного офицера, который жил в Монсегюре, это кровавое преступление было задумано и совершено по наущению самого графа Раймонда VII. Во всяком случае, это следует из письменных показаний, переданных позднее допрашивавшим ее инквизиторам женой офицера, который жил в Монсегюре, ее имя Фейида де Плень. Это важнейшее вещественное доказательство сохранилось в архивах провинции Лангедок. Многие французские историки, в особенности во времена Ронсара, когда политико-религиозные вопросы широко обсуждались, смогли ознакомиться с этим документом и опубликовать его текст. Мы приводим его здесь в переводе на современный французский язык, цитируя по книге Зои Ольденбург «Костер Монсегюра»:

«Гильом и Пьер-Раймонд де Плень, два рыцаря из гарнизона Монсегюра [а следовательно, катары], находились в замке Брам, когда некто Жордане дю Мас прибыл, чтобы сообщить Гильому о том, что Раймонд д'Альфаро ждет его в Антиохском лесу. Этот Раймонд был вигье Раймонда VII и прево [пастырем] замка Авиньоне. Гильом встретился с Раймондом д'Альфаро в назначенном месте, и тот, взяв с него клятву хранить тайну, сказал: «Мой господин граф Тулузский лишен свободы передвижений, равно как и другие рыцари, на которых можно было бы рассчитывать. Однако надо убить брата Гильома Арно и его спутников [инквизиторов]. И потому я прошу Пьера-Роже де Мирпуа и всех солдат, какие есть в Монсегюре, прийти в замок Авиньоне, где сейчас находятся инквизиторы. Впрочем, я передам письма Пьеру-Роже. Поспеши. В награду после смерти инквизиторов получишь лучшего коня, какой сыщется в Авиньоне».[142]

Ни один современный историк не мог бы и мечтать о лучшем свидетельстве для того, чтобы пролить ясный свет на драму, разыгравшуюся семь столетий назад в маленькой деревушке Авиньоне, сегодня такой мирной.

1. Если придерживаться только что процитированного нами текста, представляется бесспорным, что непосредственным виновником резни в Авиньоне был, по всей очевидности, Раймонд д'Альфаро, которого обличает в своем письме Фейида де Плень. Последняя, как жена офицера, командовавшего стражей замка, вероятно, была в курсе всех мелких интриг и сплетен Монсегюра. Тем не менее нам неизвестно, какими мотивами (скорее всего, финансовыми) руководствовался этот грубоватый прево, когда призывал людей из цитадели, тем самым подвергая их смертельной опасности. Д'Альфаро, внебрачный сын некой Гильеметты, которая в свою очередь была внебрачной дочерью графа Раймонда VI Тулузского, оказывался, таким образом, племянником графа Раймонда VII. Но в силу своего незаконного происхождения он был устранен от всякой власти и лишен прав наследования, и, должно быть, ему требовалось показать себя в выгодном свете.

2. Вторым виновным был сам граф Раймонд VII Тулузский: от его имени д'Альфаро подготовил и воплотил драму, которую мы опишем чуть позже, как только получил упомянутое выше страшное послание. Даже если д'Альфаро сделал это без его ведома, что весьма сомнительно, он не без оснований полагал, что граф Тулузский не станет порицать его за то, что он столь радикальным способом уладил неприятную проблему с инквизиторами.

3. Третий виновный был, если можно так выразиться, коллективным преступником. Речь идет о шести с лишним десятках катарских воинов, составлявших приблизительно половину гарнизона Монсегюра, то есть о пятнадцати рыцарях и сорока двух офицерах; все они принадлежали к мелкому лангедокскому дворянству, и их семьи на протяжении трех поколений исповедовали веру катаров.

4. Не забудем также обвинить и полицейскую обстановку, созданную в этой местности Гильомом Арно, строгим и жестоким доминиканцем: многие катары Авиньоне и его окрестностей не могли долее терпеть его инквизиторских поездок. Повсюду, куда бы брат Арно ни отправился, он брал с собой настоящую маленькую армию, состоявшую из офицеров, тюремщиков, судей и прочих советников, сеявшую в городах и селах истинный ужас; дошло до того, что сам папа Иннокентий IV вынужден был вмешаться, чтобы умерить пыл своего инквизитора.

5. Общественное мнение Лангедока, независимо от того, шла ли речь о катарах иди о католиках, было возбуждено взаимодействием двух этих идеологических сил, которые сражались оружием проповедей, наставлений, наказаний и даже отлучений от Церкви. По всей видимости, религиозную жизнь должны были нарушать многочисленные инциденты, как у католиков, полагавших, что на их стороне истина и право, так и у самих катаров, которые с каждым днем все явственнее ощущали себя гонимыми. Для братьев, о которых говорит жена Пленя, равно как и для других катарских рыцарей из Монсегюра, поручение, данное им от имени графа Тулузского Раймондом д'Альфаро, было настоящей удачей: уверяли, будто комендант катарского гарнизона замка, Пьер-Роже де Мирпуа, едва услышал новость, тотчас созвал своих людей и сказал им: «Готовьтесь, дело важное, оно принесет нам большую прибыль!»