Держи меня крепче (СИ) - Сукре Рида

— Здравствуйте, — промямлила я, ожидая, что он тут же поймёт кто я, зачем пришла и что тут забыла, ведь Соня звонила мне по ощущениям вот только-только. Но не тут-то было.

— Здравствуйте, — пробухтел он, раздражённый, что я мешаю ему бдить.

— Меня зовут Елена Матвеева.

— Ясно. Нате, пишите, — он протянул мне лист и, наткнувшись на недоумение в моём взгляде, кивнул в сторону ручки, привязанной верёвочкой вместо оторванной пружинки к некогда её креплению, которое тоже было сломано. Моё ехидство обдумывало стоит ли полюбопытствовать есть ли в этой ручке паста.

— Простите, э… Зачем бумага? — всё же он жутко странный.

Видимо, он хотел от меня заявления с просьбой забрать сестру. Она же несовершеннолетняя. В милиции мне бывать не доводилось, но по телеку, когда приходят кого-нибудь вызволять из-за решётки, ограничиваются словами и обещаниями больше так не делать. В американских сериалах.

— Заявление писать, — с видом «ты чё, дебилка?» и почесав минимализм растительности под кепкой, произнёс служивый.

— Ну, хорошо, давайте.

— Паспорт, — потребовал дежурный, я без задних мыслей отдала его, он принялся листать мой новенький документ.

Новенький, красивый, не то, что старый, который я сто раз роняла в лужу, застирывала с вещами, да чего с ним только не было! Зато этот само очарование, его даже приятно нюхать — настолько он хорош, источает аромат новизны. Мужчина в погонах нашёл страничку с фотографией, смерил меня сканирующим взглядом, сравнив с моим цифровым отображением, снова уткнулся в паспорт, на меня, в паспорт, на меня, выпучил глаза, прочистил горло, громко хмыкнул и требовательно выдавил:

— Врать изволите? — потом подумал немного и продолжил жалостливым, даже участливым тоном: — гражданка Охренчик? — сложно было не заржать, уважаю его выдержку.

У меня же сердце бухнуло с оглушительным ударом, словно мешок картошки упал с пятого этажа, и в пятки ушло. Из головы вылетела причина, почему у меня теперь новый паспорт. Не бывает чудес и подарков задарма. За всё надо платить. В моём случае эксклюзив: я заплатила своей бесценной фамилией, своей гордостью, которую не собиралась менять даже при замужестве. Теперь я Охренчик. Конечно, стражу порядка меня жалко, мне саму себя жалко, но я ещё и с наглой рожей заявляю, что я Матвеева. Да ещё и товарищу милиционеру, который может меня арестовать. Хотя за враньё ведь не арестовывают, тем более я замужем-то меньше суток.

— Ой, простите, мы вчера только расписались, — виноватым тоном выдавила я. — Ещё не привыкла.

Это не было ложью. Слова дались легко.

Дежурный хлопнул глазами, кивнул, мол, принято, и проверив печать о браке, протянул мне паспорт и вновь приказал:

— Пишите.

— А что писать? — решила рискнуть и спросить я, заранее прикидывая как осуществить это левой рукой.

— Заявление, — как для полоумной вновь повторил он.

— Какое заявление?

И кто из нас не дружит с головой? Сложно ему ответить на вопрос, почему надо выпытывать, можно подумать все граждане юридически подкованные и сразу знают, что писать. Эти голубые глаза, вновь сверлящие меня, содержат долю тупизма не в меньшей мере, чем валенки, где-то девяносто к десяти процентам здравого рассудка (могла бы предположить, что все сто, но ведь не зря ему телефон доверили, он не безнадежён).

— О на-па-де-ни-и, — по слогам произнёс страж порядка.

— Каком нападении? — с осевшим от переизбытка чувств голосом выговорила я.

На Сонечку напали? Какой кошмар! Бедная девочка… Обязательно переговорю с дядей, чтобы не пускал её гулять, как стемнеет, и пусть она меня за это станет ненавидеть ещё больше. Безопасность дороже. А я думала, она что-то натворила. Надо быть добрее к людям, а не предполагать их вину. Позор мне.

Дежурный ткнул в район над моей головой, я обернулась, чтобы посмотреть, на что он пытается мне указать, ничего не обнаружив, вновь уставилась на него, полная вопросов и переживаний о Соне, но он продолжал тыкать в том же направлении, и тут до меня дошло, что мужчина тычет чуть ниже, чем «над моей головой», то есть прямо мне в лоб, подняла руку и наткнулась на щедро обмотанную бинтом голову, именно тогда в моей голове прояснилось, зачем он дал мне бумагу: для того, чтобы я написала заявление на того, кто якобы напал на меня. Конечно, видок у меня ещё тот: рука и голова в плачевном состоянии. Пришла в глухую ночь, как будто сразу после перевязки из больницы, чтобы не терять времени, и поиски напавшего на меня маньяка начались мгновенно.

Он бы удивился ещё больше, если бы я на Охренчика, своего законного супруга, заявление накатала, который, кстати, этими увечьями меня и наградил. Не специально, но факт. Кажется, мой рот расплылся в предательской улыбке, потому что милиционер поднялся с насиженного места и, набычившись, грозно поинтересовался:

— Так, я не понял, заяву писать будем или нет?

— Нет, вы не поняли, — я стёрла улыбку и начала быстро оправдываться, пока он не придумал себе ничего лишнего. — У меня сестру арестовали. Она мне позвонила, сказала. Я хотела бы её забрать.

— Все хотят, — хмыкнул страж порядка.

— Ну, да. В тюрьме неприятно сидеть…

— Здесь не тюрьма, деточка. Здесь отделение полиции. Есть КПЗ…

— Вот! Туда мне и надо! — просияла я.

— Надо? Сейчас закроем, — в ответ мне просиял мент.

— Ой, нет, — вновь пустилась я в оправдания. — В смысле, мне не надо туда. А надо оттуда забрать.

— Кого забрать?

— Сестру.

— Ты ей кто? Мама? Папа?

— Сестра. У неё нет мамы. Я растила её.

— Да ты себя в зеркало видела, ребёнок? Сама ещё не выросла, и не надо тут сопли распускать.

— Но она же позвонила мне. Сказала, чтобы я пришла и забрала её, — растерянно пролопотала я.

— Пусть приходит отец и забирает. А ты, малолетка, здесь ничего решить не можешь.

— Я не малолетка! У меня же паспорт есть! И вообще, малолетки замужем не бывают…

— Бывают. И даже рожают. И по улицам шляются, бабочки ночные. А мы вас ловим и сажаем за решётку для прочистки мозгов. А потом родителям на руки передаём.

— Нет, ну вы что, серьёзно? Скажите хотя бы, что она сделала? — срывающимся голосом попросила я твердолобого дежурного.

— Серьёзно. Марш отсюда, — он указал на дверь, где, одиноко подпирая стену, стоял молоденький мальчишка в форме.

— Но я так не могу. Мне надо знать! Скажите, пожалуйста, — насколько возможно жалобно попросила я.

Дежурный сжалился.

— Хорошо. Скажу. А потом, чтоб духу твоего здесь не было. Сестра, значит. Что ж, сестра, — он принялся листать свой журнал, в котором и записей-то было немного, скорее, для виду, чтобы создать вокруг своей персоны ореол значительности, что выглядело бы смешно, если бы не серьёзность ситуации. — Тут нет Охренчиков.

— А она не Охренчик. Она Матвеева! Я же сменила фамилию.

Он вновь поднял на меня голубые глаза, в которых так и сквозило «вот ты дура!». Да уж, знаю. Сама себе подписала приговор на вечные насмешки. Но это только на два месяца, а потом мы разведёмся, так что без паники.

— Да, есть тут одна Матвеева. Обвинятеся… хм… В нападении, — произнёс страж.

— В нападении? — переспросила я, не поверив, если бы не было стекла, я, наверное, вырвала бы из его рук журнал и сама прочла.

— Да. В нападении, — твёрдо продолжил он.

— И на кого она напала? — поражённая небылицей продолжила я свой допрос.

— На Ложеуст Серафиму Игнатьевну. Угрожала ей пистолетом и даже стреляла, но не попала, — захлопнул он журнал, громко хлопнув.

Я потрясённо хлопала ресницами, а в моей голове прояснилась ситуация, выстраиваясь в геометрическую прогрессию, которая прив5ла к этим последствиям. Боже, это же я должна быть за решёткой, а не Сонечка. Это из-за меня Сера вызвала отряд милиции, а они схватили ту, которая как раз спускалась. Эта вредная бабуля всё время нас путает, даже несмотря на разительно отличающиеся цвета волос, вот она и обвинила сестрёнку в преступлении, которого та не совершала. Но я тоже его не совершала, просто у бабульки разыгралась фантазия на старости лет, она и радует себя, как только может. Какой пистолет? Его же не было.