На повороте. Жизнеописание - Клаус Манн

Я предложил Гейдельберг. Из Оденвальдской школы я предпринимал туда пару вылазок и сохранил самые приятные воспоминания. Особенно очаровало меня одно живописное старое строение, расположенное за городом, на Неккаре, — приют Нойбург, прежде доминиканский монастырь, теперь — владение поэта Александра фон Бернуса{149}. Разве не был барон несколько лет назад довольно хорошо знаком с моими родителями? Можно было бы справиться у него, не соблаговолит ли он принять меня у себя в качестве пансионера. Я мыслил увлекательно и уютно провести несколько месяцев в таком курьезном окружении. Между прочим, так уж случилось, что мой друг Уто, который вскоре после меня покинул Оденвальдскую школу, был дома, в маленьком городке недалеко от Гейдельберга…

Барон фон Бернус, в чьи привычки отнюдь не входило принимать чужих молодых людей в качестве paying guests[34] у себя, был, вероятно, несколько удивлен затеей моего отца. Однако он согласился — из любезности и, может быть, потому, что ему было интересно познакомиться с чудаковатым мальчиком, вбившим себе в голову принять участие в монастырской жизни замка.

Это была странная среда, в которую я теперь был принят с ясной непринужденностью. Сам барон по внешности и поведению вполне соответствовал образу, который создает себе о поэте народно-романтическая фантазия. Выражение его лица, эффектно обрамленного густыми шелковисто-вьющимися волосами, было исполнено мягкой кротости, почти жреческой, однако не без известной чувственной энергии. Он начал как литератор богемы, вскоре, однако, обратившись к более глубоким этюдам и опытам. Из неудачливого эстета получился мистик, из мистика — профессиональный адепт и провозвестник оккультной сферы. После кратковременного обучения у различных эзотерических групп он открыл для себя Антропософическое общество, основатель и руководитель которого, д-р Рудольф Штейнер{150}, был близок дому Бернуса. «Великий посвященный» был, наверное, как учитель и оратор, переполнен замыслами; жаль только, что ему недоставало дара перенести на бумагу свои прорицания и мифы в сколь-нибудь привлекательной форме. Барона, несмотря на его разборчивый вкус и не лишенного со своей стороны подлинного поэтического дара, казалось, все-таки не раздражала скудость Штейнеровой прозы. Значительная часть его времени и его энергии была посвящена толкованию и пропагандированию антропософического евангелия; в остальные часы хозяин замка приюта Нойбург занимался алхимией, астрологией и изготовлением по рецептам Парацельса{151} всяческих целебных порошков и настоек. В то время как поиск философского камня поначалу служил лишь причиной расходов, магические пилюли оказались золотым источником, потому-то барон и сосредоточился особенно на этой отрасли тайной науки. На ведьминой кухне работа всегда проворно спорилась, тем более что там сведущим советом ассистировала супругу баронесса.

Она была в высшей степени пикантная, пленительная личность — баронесса Имоген фон Бернус, хозяйка приюта Нойбург. Ее одухотворенно-изысканная голова напоминала одну из интеллектуальных grande dame [35] французского рококо, сходство, которое она сознательно подчеркивала как своим костюмом, так и вычурной высотой своей серебристо-белой искусной прически. Между прочим, она охотно роняла замечания, забавно намекавшие на ее интимное знакомство с определенными знатными персонами Dixhuitieme [36]. Да, однажды она мне так прямо и сообщила — смеясь, но отнюдь не с шутливым намерением, — что она в своем прежнем воплощении была пользовавшейся успехом куртизанкой при дворе Луи XVI. «Я это давно подозревала, — сказала госпожа Имоген; она была одновременно плутовата и величественна: необычайно пикантная особа! — Но теперь у меня есть доказательства».

Маленькая болтовня о перемещении душ звучала повседневно в приюте Нойбург. Об архангелах, домовых и различных ступенях озарения беседовали с такой же естественностью, с какой в иных кругах дискутировали о положении на бирже или о погоде. Господин с рыжеволосой головой, который пребывал у семьи Бернус в качестве постоянного гостя, привносил особый оттенок, разбирая и решая злободневно-политические вопросы с оккультной точки зрения. Никакого чуда, что немецкие националисты так хорошо прошли на недавних выборах в Восточной Пруссии, ведь архангел Гавриил уже с последнего новолуния взял на себя надзор за этой местностью, а как раз этот херувим поддерживает, как известно, всегда консерваторов… Что касается господина с рыжеволосой головой, то он был анархист и как таковой в 1918 году играл где-то некую роль, чтобы затем, скоро, сойти с политической арены. «Я выжидаю своего часа», — уверял он нас за ужином. «Хорошо информированные источники» дали ему знать, что до 10 августа 1929 года анархистская мировая революция космически нежелательна и поэтому неосуществима. «Я все-таки не останусь на бобах», — говорил Характерная голова с мрачной улыбкой.

«Хорошо информированным источником», от которого мой сотоварищ по дому получал политические подсказки, был один очень сиятельный и услужливый дух, при случае вещавший в приюте Нойбург устами одного крестьянского парня. Крестьянский парень звался Маколь и служил не только медиумом, но и помощником барона в лаборатории. Он был лет восемнадцати, по-медвежьи сильный, крупный и красивый вполне мужской и здоровой красотой; никто не заподозрил бы в роскошном юном великане те жуткие дарования, которыми он в действительности располагал. Его восприимчивость или проницаемость для соприкосновения с «потусторонним» миром была до того сверхразвита, что подчас голоса и лица навещали его совершенно неожиданно, в неловких обстоятельствах, к примеру когда он приятно возлежал в ванне. Тогда сам красавчик Маколь здорово пугался своих видений и пускался в паническое бегство. Так, я видел однажды, как он с ужасным ревом вырвался из ванной комнаты и помчался по коридорам приюта Нойбург, голый и мокрый, с всклокоченными волосами и неподвижно расширенными глазами. Он смотрелся отвратительно и опять-таки великолепно в своей дрожащей наготе, подобный тем мифическим фигурам, что, сопя и потрясая кулаками, жутко-живописно символизируют элементарную силу и неизбежность священного безумия.

Единственно «нормальным» существом в этой слегка эксцентрической среде была юная дочь баронессы, Урсула Пиа, ладное маленькое создание с резковатыми манерами в обхождении. Трезво и добросовестно орудовал этот подросток во фруктовом саду или в хлеву, заботясь и о несколько запущенном домашнем хозяйстве, пока взрослые отдавались своим диковинным играм и расчетам. Какой архангел вступит во владение космическим режимом в 1951 году? Какое обратное действие возымеет эта смена правительства на развитие алхимии? Сможем ли мы, под новым скипетром, открыть высочайше ценное, чего напрасно искал сам великий Парацельс, — камень абсолютной, квазибожественной мудрости? Когда мы найдем ее, священную формулу? Давно вожделенная, давно обещанная метаморфоза обычного металла в небесную золото-субстанцию, — когда она может произойти? «Эти рехнулись все, — ворчала Урсула, принося мне почту или чашку чая в комнату. — Почему вы, собственно, остаетесь здесь? — осведомлялась она подозрительно. — Вы что, тоже с заскоком?»