История Рай-авеню - Дороти Уннак

— Я не так представлял служение, отец, — говорил он. — Не для этого я столько учился, не для того, чтобы стать бабочкой, порхающей в высшем свете.

— Но ты служишь на благо церкви, Юджин. Ты делаешь то, что от тебя требуют.

Джину было трудно до конца разобраться в том, что так беспокоило его. Ему все так легко давалось. Казалось, он сам, рассчитав все заранее, добился своего положения.

— А почему это так беспокоит тебя?

— Мне кажется, что я… слишком честолюбив.

— Но служить церкви не есть честолюбие, Джин. Это нормально.

— Думаю, что то, чем я занимаюсь, не есть настоящее служение. К тому же, отец, сейчас в Европе происходят большие перемены. Америка вот-вот должна вступить в войну. Я должен иначе воспользоваться своим призванием.

Да, изменения происходили. Богатые друзья Ватикана не могли больше совершать путешествия в Европу. Европейцы тоже, в основном, были заперты у себя дома. В Италии шла мобилизация, страна вступила в войну. Ватикан посредством переговоров с правительством Муссолини был объявлен нейтральной территорией. В декабре 1941-го, когда Юджину исполнилось двадцать три года, Соединенные Штаты вступили в войну. Он обратился с просьбой к кардиналу Рапполини, чтобы тот отпустил его домой. Он хотел стать капелланом в армии США.

Рапполини отвечал ему:

— Решение принято, Юджин. Ты останешься на службе в Ватикане. В твоей стране найдется достаточно других священников для службы в армии. Ты нужен церкви здесь.

Он писал письма родным. Впервые за многие годы его стала одолевать тоска по дому. Он охладел к административной работе, которую выполнял, состоя на службе у кардинала.

Когда война кончилась, восьмидесятилетний, оказавшийся в немилости кардинал Рапполини умер. Те, кто служил у него, были назначены на другие должности.

Юджину О’Брайну предстояло провести месячный отпуск дома, перед тем как отправиться на остров, расположенный невдалеке от восточного побережья Африки, где его ждала работа в должности пастора в лепрозории.

Все его друзья и родственники были ветеранами войны. Они рассказывали о разных дальних странах, в которых побывали, и о невероятных событиях, участниками которых им суждено было стать.

Они были летчиками и моряками. Джин чувствовал себя одиноким, он не понимал их. Просматривая «Дейли Ньюс», «Миррор», «Джорнал Американ» — все эти издания были полны статьями об американских солдатах, возвращающихся домой, к которым он не имел никакого отношения, — чувствовал себя чужим в своей стране.

Впервые в жизни он стал сомневаться, правильный ли сделал выбор, став священником. Перестал носить сутану, так же как вернувшиеся домой военнослужащие не носили свою форму Однако у него не было знаков отличия, говорящих о том, какие подвиги совершены во время войны.

Однажды он услышал, как мать вошла на кухню, вернувшись из магазина.

— Тебе помочь, мама?

Сначала она покачала головой — сама неплохо справлялась с домашними делами. Но, посмотрев на сына, кивнула, и он стал подавать ей консервы, которые хранились в кладовке.

— Хочешь есть, Юджин? Ты так похудел. Приготовить тебе обед? Или сэндвич с ветчиной? Непривычно делать покупки в магазине без карточек.

— Я бы просто выпил кофе, мама. Я не голоден.

Она отложила покупки и взглянула на сына. Джин выглядел гораздо старше, чем раньше. В нем чувствовалась какая-то усталость и неуверенность Раньше такого она в нем не замечала. Он всегда казался таким целеустремленным. Теперь, одетый в рубашку с расстегнутым воротником и свитер — так он одевался, когда был мальчишкой, — он чувствовал себя неловко.

— Джин, где находится то место, куда они тебя посылают? Этот остров? Ты сделал все прививки?

Он говорил ей, что его направляют на работу в лепрозорий, и успокаивал: он сделает все прививки. Он читал кое-что об этой болезни. Да, она ужасна и не поддается излечению. Его обязанностями будет утешение умирающих.

— А что ты думаешь об этом? Все это так отличается от того, чем ты занимался в Ватикане.

Он пожал плечами. Не знал, что думать.

— Знаешь, Джин, может, тебе стоит побольше побыть дома. Дядя Фрэнки пользуется влиянием в обществе, он мог бы…

— Нет, это не играет никакой роли. Я хочу сказать… Я просто несколько сбит с толку.

— Может быть, тебе лучше остаться дома, — она пристально посмотрела на него.

— Мой дом там, куда меня посылает церковь. Я священник, и этим все сказано. Ты знаешь, мне кажется, я проголодался, мама. Пожалуй, съем этот сэндвич с ветчиной.

Он решил доставить матери удовольствие, видя, как она болезненно переживает его отчуждение, понимая, что она хотела бы помочь ему. Он позволил ей накормить себя. Мать всегда получает удовольствие, когда кормит сына.

Несколькими днями позже он разговаривал со своей двоюродной сестрой. Маленькая Меган проходила интернатуру в Белеву. Эта девочка, старавшаяся походить на мальчишку, повзрослела, но все еще как бы оставалась ребенком, все ее ужимки и жесты оставались детскими. Она собиралась стать психиатром.

Она разговаривала с ним в гостиной своей квартиры, рассказывая о своей работе, о больных — не сообщая ему ничего конфиденциального.

— У нас тоже, как у священников, есть свой шифр, только мы не исповедаем людей и не отпускаем им грехи. Мы пытаемся объяснить им причины заболеваний, пытаемся помочь пациенту лучше понять себя.

— Разве одного понимания достаточно, чтобы исцелиться?

— Послушай, все не так просто. Трудно разобраться в своих запутанных переживаниях. Моей задачей является направлять, вести их, помогать людям понять, в чем суть их недомогания, в чем причина, и как им избавиться от него.

Меган изучала своего двоюродного брата. Боже, какой же красавец этот Юджин — пепельные волосы, тонкие черты лица. Он такой высокий, стройный, грациозный. И так озабочен чем-то.

— В чем дело, братец? Что тебя беспокоит?

— Меня? Да ничего. Просто хотел повидать тебя. Хотелось узнать, что стало с тобой. Я не собирался беседовать обо мне.

— У меня все отлично. Я добилась в жизни всего, чего хотела. Немногие могут этим похвастаться. Все эти парни, которые возвращаются домой из армии, страдают от всяких неврозов. Я работаю в госпитале для ветеранов войны, консультирую мужей и их жен. Для меня открывается новый мир.

Она заерзала на стуле, подперла подбородок руками и стала смотреть на него в упор.

— Ты мыслишь нереалистично, Джин. У тебя есть какие-то сомнения? Я никому не скажу, ты же меня знаешь.

Он не сразу ответил. Казалось, он обдумывает что-то, принимает какое-то решение. Наконец сказал:

— Да нет. Просто мне нужно привыкнуть к новой обстановке. Я слишком долго находился в Риме. Привык к определенному образу жизни.

— Слушай, говорят, у тебя там была роскошная жизнь.

Он удивленно посмотрел на нее, она пожала плечами и улыбнулась. Ну ты же знаешь, у Фрэнки Маги есть свои источники информации. Она знает все.

Меган посерьезнела и перешла к тому, что считала его проблемой.

— А теперь с тобой произошли такие перемены. Тебя посылают на край земли. В лепрозорий, — она поколебалась немного, потом спросила: — Ты боишься?

— Меня назначили на эту работу. Просто я не знаю, что могу дать этим людям. Я… избалован. Жил в роскоши. Все те парни, с которыми я вместе рос, они были на войне и многое испытали. Я даже не могу представить, через что они прошли, в то время как я…

— Ты делал то, что велела церковь. Ты выполнял свой долг. Как и все. У них, как и у тебя, не было иного выбора. Джин, ты считаешь, что сделал правильный выбор? У тебя есть какие-то сомнения? Может быть, тебе лучше взять отпуск и разобраться в самом себе?

Маленькая Меган сидела на диване и смотрела на него честными глазами. Она хмурилась и не отводила взгляда. Она переживала за него. Хотела ему помочь.

— Слушай, я ведь твой двоюродный брат, а не пациент, верно?

— Верно. Но ты можешь говорить со мной как двоюродный брат, как друг. Беседа помогает. Черт, я этим и занимаюсь. Это помогает, когда у меня возникают разные неприятности.

— Я испытываю… стрессовое состояние. Мне нужно кое-что понять. Прежде чем приступить к работе, хочу пожить в уединении. Я уже обо всем договорился. Мне нужно разобраться в самом себе. Кажется, я еще не знаю, что такое — быть священником. Теперь мне предстоит испытание. Да, это меня пугает. Не знаю, преодолею ли все это. Я… боюсь.

Меган откинулась на диване, сомкнула руки на затылке, расслабилась.

— Думаю, что ты справишься с любой работой. Ты всегда справлялся раньше, справишься и теперь. Я думаю… о, разреши я не буду говорить больше с тобой как психиатр с пациентом. Хочу поговорить с тобой как твоя двоюродная сестра, как твой друг. Я думаю, что ты справишься и со своей работой, и со своими страхами.