Ярость и рассвет - Рене Ахдие

Султан Парфии слушал навострив уши… с пренебрежительным взглядом.

Тарик выдавил из себя улыбку сквозь волны гнева и мучений. Через некоторое время он уже не мог терпеть это. И повернулся на пятках.

– Куда вы собрались? – спросил капитан аль-Хури.

Тарик быстро придумал ответ:

– Я забыл мою манкалу в комнате.

– Думаю, мы сможем найти одну для вас.

Тарик с виноватой улыбкой отрицательно покачал головой.

– Зорая – очень темпераментная птица, существо привычки. Скажите, где я могу к вам присоединиться, и охранник покажет мне, как туда пройти.

Взгляд капитана аль-Хури пробежал по лицу Тарика.

– После того как лошадей оседлают, их будут ожидать на дорожке у королевских конюшен.

Тарик, кивнув, сделал жест в сторону охранника.

– Тарик Имран аль-Зияд?

– Да, капитан аль-Хури?

– Эта конкретная манкала действительно настолько важна?

Тарик усмехнулся, его серебристые глаза сияли.

– Да, если я собираюсь выиграть.

Шарзад остановилась перед каллиграфическими надписями, изучая замысловатый наклон и тонкие росчерки в каждом из мазков художника. Чернила множества разных цветов кружились по пергаменту, даруя жизнь словам на странице.

Над ней тонкие потоки света лились сквозь все окна купола Большой галереи, сверкая серебром и золотом. Позолоченные лучи, образуя ореол, тянулись через весь купол к девяти карнизам, каждый выступ которых соединялся с желто-дымчатой мраморной колонной высотой от потолка до пола.

– Эта надпись совершенно нечитаемая, – пожаловалась Деспина, глядя через плечо Шарзад.

– Я думаю, это очередное стихотворение о любви, – улыбнулась Шарзад.

– В чем смысл учиться так красиво писать, если никто не может расшифровать твои слова?

– В них выражение чувств. Полагаю, это эмоциональное состояние художника, начертавшего стих.

– Так, значит, стихотворение сделало его безграмотным?

Шарзад рассмеялась, и мелодичный звук вознесся к куполу, отражаясь от карнизов обратно к каменному полу.

– Вы очень громко смеетесь – будто вы единственная в этом мире, – прокомментировала ее реакцию Деспина.

Шарзад поморщила нос.

– Забавно. Моя сестра говорит что-то очень похожее.

– Полагаю, вас это не сильно волнует.

– Почему? Ты бы предпочла, чтобы я перестала? – поддразнила она.

– Нет, – сказал Халид, войдя в Большую галерею. – Я бы этого не хотел.

– Сеид, – поклонилась Деспина.

Он кивнул ей в ответ.

– Я не могу поддержать Деспину. Но ты действительно слишком громко смеешься. Надеюсь, никогда не прекратишь делать так.

Деспина опустила подбородок к груди и улыбнулась, молча заспешив покинуть Большую галерею.

Шарзад внимательно смотрела на Халида, борясь с всплеском эмоций. Ее горло сжалось, а злость угрожала вылиться штормом слов, которых он не заслуживал услышать.

Потому что он не заслуживал знать ее самые тайные мысли. Ее подлинные желания.

То, как она беспокоилась о нем. И как мало это должно было значить.

«Утешайся своими секретами, ибн аль-Рашид.

Потому что я тебя не утешу».

Шарзад вздернула подбородок и повернулась в сторону выхода.

Халид поймал ее за локоть, когда она проходила мимо.

– Я стучался в твою дверь прошлой ночью, – начал он.

Ее сердце, вздрогнув, замерло.

– Я была уставшей. – Она отказывалась смотреть в его сторону.

– И злой на меня, – мягко сказал он.

Шарзад взглянула на него через плечо.

Он изучал ее черты.

– Нет. Разгневанной.

– Отпусти меня.

Халид отпустил ее руку.

– Я понимаю почему. Я виноват в том, что не рассказал тебе о Ясмине. И я извиняюсь за это. Такого больше не повторится.

– Виноват? – Шарзад повернулась к нему, иронично рассмеявшись. – Виноват?

– Я…

– Ты знаешь, как глупо я выглядела? Насколько глупо себя чувствовала?

Халид вздохнул.

– Она хотела задеть тебя, и меня беспокоит то, что, кажется, очень преуспела в этом.

– Насколько она преуспела? Ты жалкая, бесчувственная задница! Ты думаешь, я злюсь из-за того, что она сделала? Из-за того, что она танцевала для тебя? Господи, Халид, как можно быть таким умным и столь непростительно непонятливым одновременно?

Он вздрогнул.

– Шарзад…

– Это не имеет к ней никакого отношения. Ты обидел меня, ибн аль-Рашид. Твои секреты – закрытые двери, к которым мне никогда не дадут ключей, – они ранят меня, – закричала она. – Снова и снова ты ранишь меня и уходишь!

Ее боль проделала такой же путь, как и ее смех, отражаясь от карнизов и ударяясь обратно в мрамор под ногами.

Халид слушал это эхо и, поморщившись, закрыл глаза. Вновь открыв их, он потянулся к Шарзад.

Она отшатнулась.

«Я не заплачу. Не для тебя».

Невзирая на это, Халид схватил запястья Шарзад обеими руками и поднес ее ладони к своему лицу.

– Ударь меня, если хочешь, Шази. Делай все что угодно. Но не наноси такую же рану; не уходи.

Он положил ее руки по бокам своего подбородка, скользя пальцами по руке Шарзад, ожидая ее приговора.

Она застыла, держа в ладонях маску изо льда и камня.

Когда ничего не сделала, Халид откинул волосы с ее лица прикосновением, которое одновременно успокаивало и обжигало.

– Прости, джунам. За секреты. Запертые двери. За все. Я обещаю, что расскажу тебе однажды. Но не сейчас. Поверь, некоторые секреты более безопасны, когда находятся под замком, – тихо сказал он.

Джунам. Он уже называл ее так раньше. Мое все.

Как в ту ночь, когда она рассказывала ему историю про Талу и Мердада. Почему в этом была такая доля истины?

– Я… – Она прикусила нижнюю губу, пытаясь остановить ее дрожь. Пресечь фонтан слов, стремящийся вырваться наружу. Стремление признаться в тоске капризного сердца.

– Прости меня, прости тысячу раз за то, что ранил тебя. – Он наклонился к ней и нежно поцеловал ее в лоб.

«Я проиграла ему. Я не могу больше игнорировать это».

Шарзад закрыла глаза, побежденная, и скользнула ладонями к его груди. Потом обхватила его руками в объятии сандалового дерева и солнца. Халид обнял Шарзад, и так они стояли вместе под куполом Большой галереи, перед молчаливо свидетельствующим неразборчивым искусством любовных стихов.

Пустота в его груди уже не чувствовалась.

Он бы с радостью вернулся к тому ощущению, если бы это значило ни при каких обстоятельствах не видеть подобной картины.

Сперва, когда Тарик вошел в вестибюль, ведущий к Большой галерее, он подумал, что ошибся местом. Там было так тихо. Шарзад точно здесь нет.

Затем, завернув за угол, узрел причину такой тишины.

Она остановила его, словно кинжал, брошенный по воздуху.