Чапаев и Пустота - Виктор Пелевин

– Атас, – прилетел со всех сторон голос Шурика.

Собственно говоря, никаких сторон уже не было, и голосов тоже. Вместо голоса было некое присутствие, которое заявляло о себе таким образом, что делалось ясно – это Шурик. А смысл этого заявления о себе был таким, что наиболее точно соответствовал слову «Атас».

– Ну атас в натуре. Володин, ты меня слышишь?

– Слышу, – отозвался отовсюду Володин.

– Это и есть вечный кайф?

– А чего ты меня спрашиваешь? Ты сам посмотри. Ты сейчас сам все знаешь и видишь.

– Да… А это вокруг что? А, ну да… Конечно. А куда остальное все делось?

– Никуда не делось. Все на месте. Ты получше приглядись-то.

– Ах, ну да же. Колян, ты где? Ты как?

– Я! – отозвалось в сияющей пустоте. – Я!

– Эй, Колян! Откликнись!

– Я!!! Я!!!

– Вот ведь как все на самом деле, а? Ну кто бы мог подумать? – возбужденно и счастливо продолжал Шурик. – Никогда бы не подумал. Слышь, Володин, ты даже не отвечай ничего, я сам пойму… Никто не мог бы подумать… Я тебе сейчас скажу. Просто потому что об этом нельзя подумать! Никак нельзя подумать! Нельзя подумать никак!

– Я!!! – откликнулся Колян.

– И, оказывается, ничего страшного нет в мире, – продолжал Шурик. – Ну ничего совершенно. Все знаю, все вижу. Что хочешь увидеть могу и понять. Да вот хотя бы… Ну и ну… Слышь, Колян, зря мы Косого-то завалили тогда. Он в натуре бабок не брал. Это… Так это ж ты взял, Колян!

– Я!!! Я!!! Я!!! Я!!!

– Кончай базарить, – вмешался Володин, – а то выкинет всех.

– Так он же сука, – заорал Шурик, – он всех кинул!

– Говорю, кончай. Нашел время. На себя лучше посмотри.

– На какого еще себя?

– А кто сейчас говорит? Вот на него и посмотри.

– На себя? Ой… Да… Ой…

– Так-то. А говоришь, страшного ничего нет в мире.

– Да… Верно… Ой, бля-я-я! Слышь, Володин, и правда страшно. Очень страшно. На самом деле страшно. Володин, слышь, а где свет-то? Володин? Страшно!

– А говоришь, страшного ничего нет в мире, – сказал Володин, поднял голову и расширившимися глазами посмотрел в пустоту, будто что-то в ней увидел.

– Так, – сказал он изменившимся голосом, пихая Шурика и Коляна, – ноги делаем. Быстро!

– Володин! Не слышу тебя почти! – раскачиваясь из стороны в сторону, орал Шурик. – Володин, страшно! Эй, Колян! Отзовись, Колян!

– Я. Я. Я.

– Эй, Колян! Ты меня видишь? На себя только не смотри, а то темно станет. Ты меня видишь, Колян?

– Я? Я?

– В лес бежим, быстро! – повторил Володин и вскочил на ноги.

– Какой лес? Ведь никакого леса нет на самом деле!

– Ты, главное, беги, а лес образуется. Давай беги! И ты, Колян, ноги делай. Сбор у костра.

– Я?! Я?! Я?!!

– Головка от хуя. Говорю, все в лес бежим! Шухер!

Если даже допустить, что костер, горевший на поляне несколько часов назад, действительно был маленькой вселенной, то теперь эта вселенная прекратила свое существование и все страдания ее обитателей угасли вместе с ними. Поляна была темна, пуста и безвидна, и только легкий дымок носился над угасшими углями.

Вдруг в машине зазвонил радиотелефон, и сразу же в кустах зашуршала какая-то вспугнутая мелкая живность. Радиотелефон звонил долго, и примерно на двадцатом гудке эта настойчивость была вознаграждена. Из леса долетел хруст веток и быстро приближающиеся шаги, смутная тень метнулась через поляну к машине, и раздался голос:

– Алло! Акционерное общество «Ультима Туле»! Конечно узнал, конечно. Да! Да! Нет! Скажи Сереже Монголоиду, чтобы он меня не злил. Никаких перечислений. Налом без эндээс, а договор порвем. Завтра в десять в конторе… Не, не в десять, а в двенадцать. Все.

Это был Володин. Положив трубку, он открыл багажник машины, нашарил в нем канистру и плеснул из нее на остатки костра. Ничего не произошло – видимо, даже угли успели погаснуть. Тогда Володин чиркнул спичкой, бросил ее на землю, и вверх взвился яркий клуб красно-желтого огня.

Спрятав канистру в багажник, он несколько минут собирал по поляне сучья и ветки и кидал их в огонь, и, когда из леса на свет выбрели Шурик с Коляном, костер уже снова вовсю пылал на том же месте.

Появились они по очереди. Сначала появился Колян – перед тем как выйти на поляну, он почему-то долго сидел в кустах на ее краю, вглядываясь из-под ладони в огонь. Затем он все же решился, подошел к костру и молча сел на свое прежнее место. Шурик подошел минут через десять – держа в руке «ТТ» с длинным глушителем, он выбрел на поляну, оглядел Коляна с Володиным и спрятал пистолет под свой кашемировый бушлат.

– Чтоб я эти поганки когда-нибудь в жизни еще раз в рот взял, – сказал он глухим голосом, – ни за какие бабки. Две обоймы расстрелял, а в кого – не пойму.

– Не понравилось? – спросил Володин.

– Сначала-то ничего было, – ответил Шурик, – а вот потом… Слушай, а о чем мы перед самым взрывом говорили?

– Перед каким взрывом? – удивленно спросил Володин.

– Ну это… Или как назвать…

Шурик поднял глаза на Володина, словно надеясь, что тот подскажет ему нужные слова, но Володин сохранял молчание.

– Ну как, – сказал Шурик, – в самом начале мы о вечном кайфе говорили, это я помню. А потом базар куда-то съехал, тыр-пыр, а потом как огнем в глаза даст… Ты же еще сам орал, чтоб в лес бежали. Я, как в себя пришел, сначала подумал, что машина взорвалась. Что эти козлы из «Нефтехимпрома» бомбу подложили. А потом думаю – вроде нет. Огонь был, это точно, а бензином не воняло. Значит, психика.

– Да, – сказал Володин, – факт. Психика.

– Это что, и был твой вечный кайф? – спросил Шурик.

– Можешь считать, что да, – ответил Володин.

– А как ты сделал, что мы его все увидели? – спросил Шурик.

– Это не я сделал, – ответил Володин, – это Колян. Это он нас туда затащил.

Шурик поглядел на Коляна. Тот недоуменно пожал плечами.

– Да, – продолжал Володин, собирая лежащие у костра вещи и кидая их в открытую дверь машины, – вот такие дела. Посмотри, Шурик, на своего кореша. По понятиям никогда не волок особо, а сподобился. Правильно базарят: блаженны нищие духом.

– Ты чего, ехать собираешься? – спросил Шурик.

– Собираюсь, – сказал Володин. – Пора. У нас в двенадцать с «Нефтехимпромом» стрелка. А пока доедем, пока то да се…

– В общем, ничего не помню толком, – подвел Шурик итоги. – Только чувствую себя странно. Первый раз в жизни что-то хорошее сделать хочется. Помочь кому, что ли. Или от мук спасти. Всех-всех сразу взять и спасти…

Он на секунду поднял к звездному небу лицо, которое приобрело мечтательное и возвышенное выражение, и тихо вздохнул. Потом – видимо, придя в себя, – шагнул к костру, повернулся к двум своим спутникам спиной, повозился руками возле пояса, и языки огня почти мгновенно угасли под ударом тяжелой пенной струи.

Через несколько минут машина уже ехала по проселочной дороге, больше похожей на прорытый в лесу неглубокий окоп. Колян похрапывал на заднем сиденье, сидевший за рулем Володин вглядывался в прорезанную лучами фар темноту, а Шурик о чем-то размышлял, нервно покусывая нижнюю губу.

– Слушай, – сказал он наконец. – Я еще вот чего не понял. Ты же говорил, что вечный кайф если раз вставит, то потом уже не кончится никогда.

– Так это не кончится никогда, – ответил Володин, морщась и резко выкручивая руль, – если ты сам туда по нормальному придешь, через дверь. А сейчас мы, можешь считать, через форточку лазили. Вот сигнализация и сработала.

– Крутая сигнализация, – сказал Шурик. – В натуре крутая.

– Это что, – сказал Володин. – Могли и повязать. Бывали случаи. Вот с Ницше этим, про которого Колян базарил, как раз такой случай и вышел.

– А если там забирают, то куда? – со странным почтением в голосе спросил Шурик.

– На физическом плане в дурдом, а куда на тонком – не знаю даже. Загадка.

– Слушай, – спросил Шурик, – а ты что, сам туда просто так можешь попадать? Когда захочешь?

– Не, – сказал Володин. – Я… Как бы тебе объяснить… Не пролезаю. Очень много духовных богатств за жизнь собрал. А от них потом избавиться – сложнее, чем говно из рифленой подошвы вычистить. Так что я обычно нищего духом вперед посылаю, чтоб он через игольное ушко пролез и дверь изнутри открыл. Как сейчас. Только кто ж знал, что если два нищих духом соберутся, то они из своей нищеты такой шухер устроят.