Опасный возраст - Иоанна Хмелевская

— Molo belіa Italia. Jo posso restare e piu! [22]

Не захотели оставить меня в прекрасной Италии подольше, на том и примирились, и я уехала беспрепятственно.

Опять-таки отступление само напрашивается.

В сущности, я люблю таможенников и всякие пограничные службы. Мне их работа представляется в высшей степени интересной, и всегда испытывала к ним одни только симпатии и никаких претензий. Алиция же как раз наоборот, ненавидит мундирные службы, а я давно уже начала подозревать, подобные чувства от человека излучаются, радируют вопреки его желаниям и намерениям. И точно: меня не проверяли никогда, у Алиции же таможенник из куска ткани на юбку вытаскивал нитку продольную и поперечную, дабы проверить сорт материи.

Отправившись в Италию, она повторила мой номер — взяла пятидневную визу на восьмидневную экскурсию. У меня все кончилось благополучно, Алицию же завернули с границы и велели искать во Франции итальянское консульство. Приехала она злая как сто тысяч чертей, устроила мне скандал, я, дескать, ошибочно ее информировала. Я показала паспорт.

— Ты дура, — доходчиво объяснила я. — Их обожать надо, а ты что? Щеришь зубы якобы в улыбке, а человека от тебя трясет — того и гляди, укусишь. Полюби их и будешь ездить беспрепятственно повсюду!

— Полюби! — заскрежетала Алиция зубами. — За что бы это?!..

— А просто так…

Она постучала пальцем по лбу и чувств не изменила.

A propos таможенного контроля в рамках того же отступления. Эва и Иоанна-Анита поехали вместе в Польшу, в одном купе. Рассказ о путешествии сперва услышала от Иоанны-Аниты.

Эва нервничала с самого отъезда, чем ближе к границе, тем больше беспокоилась. Зная об отсутствии у Эвы всяких контрабандных склонностей, Иоанна-Анита не понимала причин беспокойства, в конце концов заинтересовалась. Доехали до польской границы, в купе заглянул таможенник, не успел поздороваться, как Эва запричитала:

— Вы знаете, у меня всего очень много!

Таможенник вошел и посмотрел на нее с большим любопытством. Стоит заметить, в то время Эва была женщина вполне пышная.

— А… прошу прощения, где у пани слишком много?

— Везде! Всего! Слишком много!

— Значит, что же у вас?

— Какие-то блузки, юбки, всякое барахло, и вообще, все не мое! Костюм, свитерочки…

— А вещи дамские?

— Дамские.

— Ну так пусть будут ваши.

— Исключено. Не мой размер, не мой цвет, все не мое, все чужое, я хотела бы все это у вас оставить!..

Таможенник несколько удивился, отступил, Иоанна-Анита не выдержала и начала хохотать. Таможенник посмотрел на нее.

— А вы вместе?

— Вместе, — призналась Иоанна-Анита.

— Так, может, вы бы как-нибудь поделили эти вещи?

— Конечно, поделим…

— Спасибо, до свидания.

И он поспешно ретировался из купе, отказавшись от всякой проверки.

— Понятия не имею, что с ней такое, — комментировала позже Иоанна-Анита. — Рехнулась или еще что, она ведь в самом деле собралась всучить ему вещи и перепугала мужика насмерть. И что с ней такое, ведь не первый же раз ездит…

Правду я услышала чуть позже, когда из Польши вернулась и Эва.

— Ты же знаешь, я не умею отказывать, — повествовала она мне горестно. — Вовсе не желаю что-то делать, да всегда уступаю под нажимом. Знакомая попросила взять в Польшу маленькую посылку с вещами, ненавижу я это, но она так умоляла, я в конце концов согласилась. Ну и притащили, нет, ты только подумай, целый кофр, настоящее чудовище, и это посылочка? Бессовестные и нахальные люди, воспользовались моим согласием! Не везти же кофр, я все перепаковала, начала вынимать вещи — не представляешь, какое… Достала нечто странное, показала моей Ирке: «Как ты думаешь, что это такое?» Ирка рассмотрела: «Если бы не цвет, голову прозакладывала бы, наволочка на огромную подушку». И знаешь, что оказалось? Юбка!..

— А цвет? — поинтересовалась я с жадным любопытством.

— Цвет дерьма.

Я отлично поняла Эвины вопли в вагоне: «Не мой размер, не мой цвет!» Да, много чего можно выдержать, но такую одежду ни одна женщина не перенесет.

А теперь снова о Таормине, от которой никак не могу отвязаться. Вместо шоссе там повсюду «мертвые петли» на крутых дорогах. В автокаре вся шведская группа вскочила на ноги, когда какая-то машина собралась сделать обгон, а вторая появилась сверху. Все водители действовали словно в цирковом аттракционе. Автокар и машина с горы притормозили, а тот, снизу, обгонявший, втерся между ними — разминулись на миллиметры. Мой воздыхатель тоже доставил много эмоций: например, одной рукой жестикулировал, а второй пытался погладить меня по колену, я вежливо попросила хоть одну конечность держать на баранке. В последний день, а вернее, ночь, когда мы уже собирались в Катанию, в центре Таормины появилось препятствие — перед гостиницей припарковался лимузин, и автокар никак не мог втиснуться в оставшуюся щель. Вопреки всему и вся попробовал проехать, левым боком шаркал по стене здания, а правым по лимузину, и протиснулся бы, не случись малюсенький ризалит, выступавший всего-то на два сантиметра. И тут автокар застопорило. Было два ночи, из гостиницы вывалился хмырь в халате, сообщил, лимузин не его, надо поискать владельца. Появился шанс опоздать на самолет. Но владелец обнаружился, полетел было на водителя автокара с кулаками, да не смог до него добраться. От «mamma mia» и «porca miseria» [23] загустел воздух, наконец машины разъехались — автокар дал задний ход, недурно помятый лимузин отчалил, для нас освободилась дорога.

Лампочки в гостинице «Минерва» давали слишком мало света, только вернувшись к фру Скифтер, я рассмотрела себя в зеркале. И обомлела: помолодела на десять лет и сказочно похорошела. И как же после этого мне не любить Таормину?..

* * *

Вскоре после Алиции в Польшу уехал Мартин. Мы вместе сидели на ступеньках у входа в дом на бульваре Андерсена и горевали от всей души. Бог знает, почему сидели на лестнице, с равным успехом могли горевать в комнате. Вроде бы уж хватит Дании, соскучились по родине, а с другой стороны, возвращаешься словно в тюрьму. Отправиться в новую поездку — еще бабушка надвое сказала, полно трудностей, дадут ли, к примеру, паспорт, возьмут и откажут без всякой видимой причины, потому только, что у любого буцефала так левая нога захочет, и что?..

Именно такова подлинная причина наших бесконечных поездок. Всю болтовню насчет заработков, жадности, обогащения можно спокойно подложить под трамвай, хотя в самом желании разбогатеть нет опять-таки ничего уж такого зазорного. Разумеется, многие уезжают исключительно ради денег, чему, впрочем, трудно удивляться, но самое главное, в этих западных странах люди чувствовали себя людьми. Имели право сами решать, что и как, без особого на то разрешения первого встречного чинуши, наделенного властью. Такой чинуша всю жизнь мне определит исходя из своих представлений, а по какому праву, черт побери?!..

Раньше всех сформулировала свое отношение к делу Алиция.

— Я откровенно заявляю, — поведала она как-то. — Предпочитаю жить здесь хоть под мостом и жрать картофельные очистки, нежели там купаться в икре с шампанским. Primo, ни один старый хрен не диктует мне, что делать и как делать; как хочу, так и живу, например, в любую минуту могу поехать в Вену, a secundo, здесь мне никто не лжет, лапшу на уши не вешает. Здесь не врут, может, заметила случайно? А у нас лгут на каждом шагу. Лжи не выношу, с меня хватит.

Решила выйти за Торкиля и остаться в Дании навсегда. Я поняла ее прекрасно, хотя и не полностью: масштабы нашей лжи тогда еще не доходили до меня в полном объеме. Позже поняла все это гораздо лучше.

С заключением брака неприятностей у Алиции тоже хватило, подробностей не знаю, была в это время в Копенгагене, а все осложнения, разумеется, обрушились в Польше. Сдается, очередная властелинша в паспортном бюро сообщила ей, что получит паспорт и уедет лишь в том случае, если принесет справку насчет датского мужа и свидетельство о заключении брака. Алиция едва не отказалась от Торкиля назло бабе. Непременным условием заключения брака является пребывание будущего мужа в Польше в течение по меньшей мере тридцати дней. Торкиль взял отпуск и приехал — Алицию он любил очень. Аккурат тут же тяжело заболела последняя родственница Алиции, тетка, жившая в Вельске. Алиция забрала жениха с собой в Бельск, где раздваивалась на равные половины: ухаживала за теткой и пыталась хоть как-нибудь развлечь Торкиля…

Ничего не поделаешь, здесь неизбежны интимные подробности. Тетка уже не поднималась с постели, нуждалась в уходе, то и дело тихонько просила:

— Писать…

Торкиль глухотой не страдал, слышал эти тихие просьбы, хотя Алиция выгоняла его на прогулки и экскурсии. Ездил, конечно, ходил в горы, однажды выбрался на Климчок.