Комната мертвых - Франк Тилье

Дождь еще более усилился.

Скованно двигаясь в непривычной черной форме, она скользнула под широкий плащ лейтенанта Нормана и прижалась к нему. Рядом с ним она чувствовала себя хорошо. И знала, что это взаимно.

— Это был хороший полицейский, — прошептала она ему на ухо. — Все его ценили. Виновные заплатят за это жизнью…

Пьер Норман взглянул на нее, не отвечая. В его глазах женщина прочитала смятение, в молчании — глубокую горечь. Да, таков Пьер Норман, весь состоящий из контрастов. Прочный снаружи и изломанный внутри… Как любой полицейский.

— Колен все принес в жертву работе, включая свою семью… — наконец произнес он еле слышным голосом. — Он… как бы это сказать?.. он так в нее верил, столько ей отдавал… И вот… Простое вмешательство в стычку… и вот так все закончилось…

Его голос дрогнул. Люси сжала его руку между своих ладоней.

— Смерть всегда наносит удар откуда не ждешь…

Они оба сполна прочувствовали истинность этих слов. Колен, собиравшийся ехать домой после заурядного вызова по поводу драки, из тех, что случаются по сто раз в день, домой не вернулся. Люси уже простилась с жизнью под дулом пистолета — за секунду до того, как Пьер открыл огонь и убил Вивиану Делаэ…

Столько сломанных судеб…

Люси подняла голову. Дождь понемногу стихал. Колен… По сути она обязана ему жизнью. Это он позвонил Пьеру, который в тот момент выяснял подробности о сгоревшем на пожаре Виго Новаке.

Именно Колен сообщил Пьеру о том, что Кларисса Верваеке раньше работала в приюте для животных в Птит-Синт. Благодаря ему Пьер вспомнил это название, которое недавно мельком увидел на экране монитора Люси, и вышел на след. Приехав в этот приют, он расспросил сотрудницу, Кристиану Корнэй, та назвала адрес Делаэ… Дальше — призрачный город Эперлек… подземные пещеры… Все произошло так быстро…

Послушно сидя в своем манеже, Клара и Жюльетта трясли погремушками. Теперь, семи месяцев от роду, они наконец стали позволять мамочке высыпаться… ну, хотя бы изредка. У них начали резаться зубки, и поэтому Люси все же приходилось вставать по ночам, чтобы их успокоить. Пьеру это тоже удавалось, пожалуй даже лучше, чем ей.

Люси пристально разглядывала линию жизни у себя на правой руке, похожую на шрам от тонкого лезвия.

— Как ты думаешь, — спросила она Пьера, — на что похожа линия жизни Вивианы Делаэ?

Тот медленно закрыл глаза и вздохнул.

— Ну вот, теперь линии жизни… Эта история закончилась три недели назад, а ты продолжаешь о ней вспоминать целыми днями. Перестань… Пожалуйста.

Но Люси его почти не слышала — она продолжала говорить словно сама с собой, машинально водя указательным пальцем по раскрытой ладони.

— Должно быть, она вся изрезана… Столько несчастий… Как тут не…

— Люси! Хватит об этом, прошу тебя!

Пьер поднялся с места и, схватив огромную папку со стола, воскликнул:

— Я не хочу больше этого видеть! Эта история за-кон-че-на!

Он в раздражении швырнул папку обратно на стол. Листки разлетелись во все стороны. Вслед за ними выскользнула тетрадка — одна из тех, что Люси хранила в своем шкафу. Он взял ее и пролистнул несколько страниц.

— Положи на место!

Но Пьер отошел в дальний угол комнаты, зачитывая вслух:

— «В восемнадцать лет Вивиана Делаэ получила наследство, перестроила семейный дом, стоящий в лесу, и сожгла все, что было связано с ее отцом. Фотографии, бумаги, личные вещи. Затем она…»

Он остановился и буквально испепелил Люси взглядом:

— Это еще что? Тебе мало всего, что случилось?

— Пьер, прошу тебя… эти заметки принадлежат только мне.

— Как и все остальное здесь, не так ли?

Норман упрямо нахмурился и продолжал чтение:

— «Вивиана записалась на первый курс медицинского факультета, где постоянно спорила с преподавателями, в большинстве своем мужчинами. Из-за этого ее отчислили, несмотря на необыкновенные способности к медицине. Она перебивалась случайными заработками, нанималась уборщицей на разные предприятия промзоны и даже в полицейский комиссариат Дюнкерка, где она появлялась только рано утром…»

Пьер перевернул страницу. Почерк был нервным, но очень четким и разборчивым.

— «Идеальный вариант для женщины, которой ненавистны взгляды самцов на ее великолепное тело. Она также научилась искусственно старить себя с помощью париков, специальных имплантатов из латекса и прочих подобных средств, которые сама изготавливала. Тогда же она начала делать чучела животных. День и ночь напролет. Она испытывала потребность сохранить животных, уберечь их от губительных разрушений времени. Затем, когда она убила девочку, Мелоди Кюнар, то поняла, что убивать людей — это нечто совершенно иное, чем убивать животных, и…»

Пьер остановился и недоверчиво покачал головой. Впереди были еще десятки страниц. Кое-где между записями были вклеены газетные вырезки. «Жанина Делаэ убита собственным мужем в семейном особняке в лесу» и «Пытка девочки, запертой в доме рядом с трупом матери».

— Зачем ты все это писала? — резко спросил Пьер. — Для чего это нужно?

Люси попыталась отнять у него тетрадку, но он не дал ей этого сделать.

— Зачем, Люси? Зачем?

— Да просто чтобы… чтобы понять. Понять эту женщину!

Норман недоуменно развел руками:

— Понять эту женщину? Черт подери, Люси! Я убил ее, будь она проклята! А она чуть было не прикончила тебя! Что тут еще понимать?

Его лицо, обычно такое бледное, стало пунцовым. Он мельком выхватывал из записей отдельные слова: «сердце… легкие… кости… трупы… артерии… смерть… Фрагонар…» Вдруг его взгляд наткнулся на слова в самом низу страницы, написанные крупными буквами: «КОМНАТА МЕРТВЫХ».

— Комната мертвых… — машинально повторил он. — Комната мертвых…

— Да, Пьер… Комната мертвых. Эта единственная натопленная комната среди ледяных подвалов была средоточием ее детских радостей и страхов. Воющий волк, которого боятся все дети. Мухи, которые тучами вились вокруг нее, когда она сидела рядом с трупом матери. И совсем другие, светлые воспоминания: куклы вокруг кровати, маленькие симпатичные зверьки — обезьянки, кенгуру… Какой потрясающий символизм! А окружающие ледяные коридоры ее сознание не могло населить ничем, кроме страха и ненависти. В самом центре этого Дантова ада была маленькая теплая комнатка, единственная, где хоть как-то ощущались остатки человечности, еще сохранявшиеся у этой женщины… Комната мертвых…

Пьер не отвечал. Каждый день Люси казалась ему отличной от той, какой была вчера. Сможет ли он когда-нибудь узнать ее до конца?..

— Не сердись на меня, — прошептала она ему на ухо. — Просто я должна была дойти до конца всей этой истории. Эту тетрадь я положу в шкаф к остальным и больше никогда к ней не прикоснусь.

Пьер указал на огромный толстый том и сказал:

— Я надеюсь, когда-нибудь ты уберешь туда и эту книгу…

Люси бережно взяла в руки «Anatomica Magistri Nicolai Physici», сдула пыль с обложки и поставила книгу на открытую полку над запертыми дверцами из непрозрачного стекла.

— Все же в этой истории есть и некоторые положительные моменты, — не слишком уверенно произнесла она. — Беременную женщину и этого типа, Сильвена Куттёра, нам удалось спасти…

— Да уж, положительные… Позволь тебе напомнить, что парень умер еще до прибытия в больницу, покончив с собой с помощью скальпеля. Столько трупов из-за этой истории с деньгами!..

Люси посадила Клару на колени Пьера, а Жюльетту прижала к себе.

Норман повернулся к окну, за которым виднелись ярко освещенные дюны. Тепло детского тельца ослабило его гнев. До самого горизонта, за которым угадывались берега Англии, тянулись красные полосы заката.

— Может быть, наших красавиц пора укладывать? — спросил он. — К тому же надо хоть ненадолго отвлечься от всего этого…

— Хорошо, но перед этим, Пьер, я расскажу тебе самую удивительную историю из всех, что ты слышал в своей жизни. Нечто такое, что совершенно изменит твое видение мира… Я хотела рассказать ее тебе в тот же самый день… в день смерти Вивианы Делаэ, но… тогда я была к этому не готова. И ты, может быть, тоже…

— Я тебя слушаю. Только… без всяких там жутких подробностей, ладно?

Люси кивнула.

— Когда я была маленькая, мы с родителями часто отдыхали у бабушки с дедушкой. Каждые выходные, все пятьдесят две недели в году. Отец с дедом играли в белот, мама с бабушкой болтали, а мы, кузены и кузины, играли во дворе. Дед запрещал нам лазить в глубину сада, там был его драгоценный огород… Тот, кто попадался на нарушении запрета, получал трепку — причем такую, что после этого он долго не приближался к огороду на пушечный выстрел! Но как-то раз мы все же предприняли такую авантюру. Один стоял на стреме, а остальные полезли через бетонную стену, утыканную поверху бутылочными осколками. Дед терпеть не мог кошек, и вот такую зверскую штуку устроил для них. И дня не проходило, чтобы какой-нибудь несчастный кот не напарывался на эти осколки… Словом, мы осторожно перелезали через эту ограду, и тут какая-то птица неожиданно пронеслась прямо передо мной. Я потеряла равновесие — и… напоролась ладонью на осколок. Ничего особо страшного, даже не пришлось накладывать швы, но, если присмотреться, шрам от того пореза и сейчас виден — вот он, пересекает треть линии жизни… Видишь.