Деревья-музыканты - Жак Стефен Алексис

Гонаибо подошел к пришельцу.

— Скажи, ты не Кармело, сын Теажена Мелона?..

Человек вздрогнул.

— Как ты узнал меня? — спросил он, с любопытством вглядываясь в лицо мальчика.

Тот улыбнулся и сел в нескольких шагах от Кармело. У их ног, окаймляя заросли тростника, пестрели цветы розмарина, кавалерника, чернобыльника; нарциссы, аквилегии, мальвы, скабиозы.

— Ты говоришь, что белые заберут себе все? — спросил Гонаибо. — Ты уверен в этом?.. Что бы мы ни делали?..

Кармело кивнул головой и, подвинувшись к своему новому знакомому, обнял его за плечи, — мальчик нехотя подчинился.

— Вот видишь там, вдали, стоит высокий златоплодник? — спросил Кармело. — Ну так слушай.

Длинной вереницей тянулись посвященные и выходили из двора храма. Среди густой лесной поросли вилась узкая тропинка, окруженная байягондами. Толпа двигалась в полном молчании вслед за главным жрецом. Позади Буа-д’Орма несли на больших деревянных подносах различные яства, фрукты, напитки и цветы, предназначенные в дар лоасам. За поворотом тропинки возникла, словно сказочное видение, роща мапу — огромных могучих деревьев, горделивые вершины которых тянутся к небу. Посвященные разбрелись по опушке. Один лишь главный жрец направился к лабиринту гигантских корней, возвышавшихся над поверхностью земли. Иные корни поднимались почти на метр и, переплетаясь, создавали причудливой формы ячейки — «покои» лоасов. Некоторые из этих «покоев» имели форму треугольника, другие — ромба, третьи — неправильного многоугольника, а иные ровно ничего не напоминали. Боги вечной Африки поселились здесь, в Нан-Мапу, поблизости от своих сынов, говорили члены Ремамбрансы.

Деревья тихо шелестели, маленькие зеленые ящерицы гонялись друг за другом по толстым стволам, и, когда поднимался ветер, причесывая растрепанную шевелюру лесных великанов, копьевидные листочки издавали слабый металлический звук. Казалось, идет тайный разговор между деревьями-жертвенниками и широким голубым небом. Буа-д’Орм вошел в «покой» Великой Аизан и стал громко молиться:

— Где вы, лоасы наших предков? Где вы?.. Я уже не слышу ваших голосов, лоасы!.. Я не слышу вас! У меня нет больше сил, лоасы, я изнемогаю! Вы слишком многого требуете от меня... Дайте мне умереть!.. Я хочу умереть, лоасы!.. Зачем вы заставляете меня жить?.. Придите к нам, лоасы, придите к нам!.. Спасите детей ваших!..

Глубокое отчаяние охватило жреца. Он рухнул на колени. Слезы ручьем текли из его глаз, он дрожал всем телом. Прижавшись лбом к земле, он плакал, как дитя. Долгие месяцы Буа-д’Орм жил в постоянном напряжении, держал себя в руках, чтобы появляться на людях с ясным лицом и сохранять свое непоколебимое спокойствие. Но, увы, силы человека не безграничны!.. Он не мог сдержать слез, ему необходимо было выплакаться и, облегчив душу, продолжить свое дело, дойти до конца пути. А кроме того, он не спал со страстной субботы, проводил время в посте и молитве. Он был истощен. Сейчас он долго стоял на коленях и, припав к земле, плакал, но постепенно рыдания утихли. Он забылся сном.

Задремав в такой странной позе, Буа-д’Орм увидал сон. Снилось ему, что он своей обычной спокойной походкой идет по дну глубокого моря. Его глазам открывается все разнообразие подводного растительного мира: вот стоят коралловые деревья, расстилается ковер лиловых водорослей, тихо колышутся желтые, черные, белые и розовые цветы. Стаи маленьких пестрых рыбок вьются вокруг плакучего деревца. Большущий краб вышел навстречу главному жрецу и, поклонившись, заторопился, чтобы не отстать от него. Пришли и другие животные: акула, медуза, спрут, скат, морская змея, морской угорь, морская черепаха и морская ласточка. Все они поклонились Буа-д’Орму и большой свитой двинулись вслед за ним. Всюду в подводных глубинах трепетала жизнь, такая же деятельная, такая же красочная, как на поверхности земли. Буа-д’Орм вдыхал опаловую воду, легко проникавшую в легкие, словно это был лесной воздух. Его окружали полурастения-полуживотные: морские звезды, заросли ракушек, изящные щупальца актиний, и он был счастлив торжественным приемом, оказанным ему дивными обитателями морской пучины. Неожиданно возникло отвратительное чудовище — не то спрут, не то рыба. Огромный пучок волос, торчавший у него на голове, зашевелился и взбаламутил море. Главный жрец и все морские животные, следовавшие за ним, были вовлечены в этот гигантский водоворот. Буа-д’Орм приблизился к чудовищу и засунул руки в его зияющие жабры. Острые плавники страшилища раздирали его тело, но он боролся, не щадя сил. Море походило теперь на лес красных и липких от крови волос. Буа-д’Орм изнемогал в этом поединке, голова у него кружилась, но он продолжал сражаться. Он уже был на краю гибели, готовился испустить дух, и вдруг увидел ослепительное шествие: приближалась Божественная Рыба, возлежавшая в золотом филигранном ковчеге, такой же тонкой работы, как и толедские чеканные изделия. Надо было выстоять до появления Агуэ Арройо, главного бога вод, который поразит страшного спрута. Но Буа-д’Орм уже истекал кровью. Он увидал, что Агуэ Арройо бросился вперед, затем все смешалось у него перед глазами.

За зеленой завесой листвы грянул хор, мелодия напоминала торжественные григорианские песнопения. Старец проснулся. Он выпрямился, все еще стоя на коленях перед деревьями-жертвенниками, широко раскинул руки и встал. Песнопения звучали все громче, трогательнее, проникновеннее. Буа-д’Орм двинулся вперед и вошел в «покои» лоасов. Он высоко поднимал ноги, перешагивая через образованные корнями перегородки. Служители Ремамбрансы поставили на землю подносы с приношениями богам. Толпа на минуту замерла в благоговейном молчании, затем последовала за своим пастырем в жилища лоасов. Когда дети Ремамбрансы проникли в «покои» Атшассу Зангодо, послышались крики, и множество рук поднялось, указывая на вершину дерева. Люди уверяли потом, что они заметили огромную красную змею, скользившую по гигантскому дереву-жертвеннику. Видение это промелькнуло с быстротой молнии...

Диожен Осмен пустил своего серого мула крупной рысью. За последние дни, торопясь покончить с хунфорами, священник брал с собой лишь небольшую охрану: причетника, мальчика-певчего, несколько прихожан и трех-четырех жандармов. Впрочем, одно его появление обращало в бегство большинство папалоа. Отец Диожен не отдыхал уже трое суток. Кампания должна непременно закончиться в воскресенье на фоминой неделе. Было около половины двенадцатого. Он никого не нашел в хунфоре Раделери. Все указывало на поспешное бегство служителей святилища. Диожен едва отыскал там несколько старых сосудов и глиняных блюд для марассов[79]. Повсюду царил страшный беспорядок. В самом храме было пусто, голо. На стене, возле жертвенника, еще сохранилась фреска, на ней был изображен бог-воитель в парадном одеянии с саблей наголо, среди роскошной природы. Роспись, состоявшая из больших остроугольных плоскостей, была выполнена приемом резкой светотени, краски отличались чистыми теплыми тонами, в них преобладали охра, кармин, густая зелень и переливчатый синий цвет; местами сияла молочная белизна, словно излучая таинственный свет. Диожен Осмен приказал разрыть землю под жертвенником, и там обнаружили большой священный камень. По своему обыкновению, участники крестового похода сожгли хунфор, но не тронули окружавших его хижин.

Затем маленький эскадрон во главе со священником поскакал дальше. Диожен надеялся добраться до Минге еще до полудня и, совершив свое разрушительное дело, к обеду вернуться домой. Проникая сквозь сплетения ветвей, нависших над дорогой, нестерпимо палило солнце. За последние дни причетник Бардиналь высказывал недовольство даже в присутствии священника. Он простудился из-за этих экспедиций, сильно кашлял и в тот день с большой неохотой последовал за отцом Осменом, не желавшим слушать его благоразумных советов. Бардиналь был взволнован, и его беспокойство росло с каждым днем. Все снадобья, которые он перепробовал, не помогли ему, и он опасался, что зловредный кашель вызван некими таинственными причинами.

Всадники доехали до места, где плотный зеленый навес не пропускал палящих лучей. Удушливая жара сменилась чудесной прохладой. Вдруг на повороте мул преподобного отца Осмена остановился как вкопанный.

— Аго! — крикнул Бардиналь.

Диожен чуть было не перелетел через голову мула и спасся лишь тем, что уцепился за его гриву. Дорогу перегородила большая лужа застоявшейся воды. Увидев в ней свое отражение, мул испугался. Священник вновь сел в седло и взмахнул хлыстом. Но мул встал на дыбы. Бардиналь и другие спутники нагнали Диожена.

— Пожалуй, лучше вернуться домой, отец Осмен... Не годится ездить по этим местам после полудня... Все так говорят.

Священник свирепо взглянул на трусливого причетника, и тот прикусил язык. Затем отец Осмен ласково потрепал мула по холке, успокоил его и, слегка ударив хлыстом, пришпорил. Мул вздрогнул и перескочил через лужу. Остальные всадники последовали за Диоженом. Едва они миновали лужу, как заухала сова. Услышав среди бела дня крик ночной птицы, маленький отряд встревожился. Но Диожен все так же невозмутимо скакал по направлению к Минге. Спутники ехали за ним в глубокой задумчивости.