Люси. Истоки рода человеческого - Дональд Джохансон

Теперь оставался аэропорт. Я прибыл туда, опасаясь, что он может быть закрыт, но все выглядело нормально. Пару недель назад, проходя через таможню, я роздал служащим несколько экземпляров своей статьи из журнала National Geographic, полагая, что рассказ об эфиопских находках заинтересует их. Женщина, осматривавшая мой багаж, помнила меня: человек с ископаемыми находками.

— Опять новые находки? — спросила она.

— Да. Очень интересные и важные. Она махнула мне рукой, чтобы я проходил. Я буквально побежал к самолету, крепко прижимая к себе драгоценную коробку.

Глава 12

Кооби-Фора и Летоли: споры о датировках и окаменевшие следы

Я всегда старался сохранять способность мыслить непредвзято, чтобы суметь отвергнуть любую гипотезу, сколь бы дорога моему сердцу она ни была (а я не могу отказать себе в удовольствии сформулировать гипотезу по каждому интересующему меня вопросу), если ей противоречат факты. Да у меня и не было выбора — я не мог поступать иначе. За исключением случая с коралловыми рифами, я не припомню ни одной гипотезы, которую мне не пришлось бы со временем отвергнуть или сильно видоизменить.

Аргументов следует избегать. Они всегда вульгарны и нередко убедительны.

В феврале 1977 года я вернулся в Кливленд. Теперь здесь находилась впервые собранная в одном месте хадарская коллекция: коленный сустав, челюсти, Люси и все члены «первого семейства» с участка 333. Оглядываясь назад, я каждый раз заново осознавал: то, что мы нашли эти кости, было почти чудом. Удача, настойчивость и иногда дерзость — вот слагаемые нашего успеха в создании весьма солидной коллекции. Конечно, она уступала по размерам южноафриканским коллекциям, взятым вместе, но по качеству превосходила их. По нашим находкам можно было составить лучшее представление о скелете в целом, и у нас были убедительные датировки, которых так недоставало южноафриканским материалам.

В общей сложности мы собрали больше 350 костей и их фрагментов, принадлежащих целой группе мужских и женских особей разного возраста. Достаточно выраженная индивидуальная изменчивость позволяла рассматривать эту группу как популяцию. После такой общей оценки можно было перейти к более четкой классификации находок и поставить вопрос, относятся ли они к Australopithecus africanus, Homo habilis или какому-то иному виду. В любом случае мы будем иметь об этом виде более полное представление, чем когда-либо раньше.

Заняться анализом находок предстояло мне. Хотя я только начинал карьеру, я хорошо сознавал, что описание хадарской коллекции может оказаться моим самым существенным вкладом в палеоантропологию. Я был обладателем беспрецедентных, ни с чем не сравнимых находок, проливавших свет на относительно короткий период времени — около трех миллионов лет до н. э., — почти не представленный находками из других мест. Окаменелости Омо, близкие по датировке, трудно интерпретировать из-за их фрагментарного состояния и плохой сохранности. Череп 1470, найденный Ричардом Лики, упорно датируется своим первооткрывателем в 2,9 млн. лет, однако большинство ученых начинают склоняться к мысли, что его возраст меньше двух миллионов лет. Все это ставит гоминид Хадара в особое положение.

Как-то вечером, находясь у себя в кабинете в подвале Кливлендского музея, я достал все найденные челюсти и разложил их на столе. Стояла тишина. Лаборатория чем-то походила на бомбоубежище — подземелье без окон, с мощными бетонными стенами. Окруженный безмолвием, я уставился на ряды челюстей, на дуги серовато-жемчужных зубов, на грубые коричневатые окаменевшие кости. Лишенные наименований, еще никем не идентифицированные, они, казалось, насмехались надо мной. «Что мы такое? — как бы шептали они. — Нам три миллиона лет». Несмотря на трудности, связанные с изучением древней геологии, и козни современной политики, я все-таки нашел их. Что мне делать с ними теперь?

Я вновь подумал о Летоли и вспомнил о находках, которые мы с Тимом Уайтом видели в Найроби. Существование еще одной популяции, хоть и очень малочисленной, донельзя заинтриговало меня. Неважно, что Летоли находится за тысячу миль от Хадара, что его отложения на 800 тысяч лет древнее (а может быть, это и не так?). Ископаемые остатки из двух районов были настолько сходны, что логика подсказывала мне: в своей истории они должны быть связаны друг с другом. Я решил, что настало время вновь пригласить Тима и попросить его еще раз, и притом более детально, изучить обе коллекции.

Две мои предыдущие встречи с Тимом были удачны. Мне импонировала его прямота, желание так ставить проблему, чтобы возникали споры, готовность отказаться от своего мнения, если была очевидна его ошибочность. Но больше всего мне нравился его бескомпромиссный скептицизм, нежелание удовлетворяться гипотезами, убежденность в том, что можно доверять только ясным доказательствам, бесспорным датировкам, детальному и точному лабораторному анализу.

Единственное, что меня тревожило, — это отсутствие у Тима дипломатических способностей. Та же самая бескомпромиссность, которая помогла ему стать хорошим ученым, делала его резким и колючим человеком. Хотя Тим вначале высоко ценил Ричарда Лики и выполнял для него важную работу на озере Туркана, он часто спорил с ним, и их дружба постепенно охладевала.

Расхождения между ними были в основном связаны с датировками находок. Напомним, что во время посещения Хадара Лики и Джон Харрис проявили большой интерес к ископаемым остаткам млекопитающих. В частности, Харрис хотел найти в хадарской коллекции зубы ископаемой лошади Equus древностью в три миллиона лет, чтобы укрепиться в мнении о сходном возрасте зубов Equus, найденных у озера Туркана. И хотя я убеждал его, что в нашей коллекции нет зубов Equus, а есть зубы лошадей, принадлежащих к более древнему роду Hipparion, Харрис уехал неудовлетворенным. Он свято верил в датировку туфа KBS. Биостратиграфические данные, поступавшие из других мест и противоречившие ей, приводили его в замешательство.

Сомнения относительно древности туфа KBS возникли еще в 1972 году, когда Винсент Маглио — специалист по слонам, работавший на озере Туркана, — пришел к выводу, что изучаемые им остатки слонов моложе, чем это следует из датировки туфа KBS. Его попытки привлечь к этому внимание Лики не имели успеха. В конце концов он оставил антропологию и занялся врачебной практикой.

Следующее покушение на достоверность датировки туфа KBS было более серьезным. Его предпринял Бэзил Кук, специалист по ископаемым свиньям, составивший детальные родословные некоторых представителей этой группы на протяжении двух миллионов лет. Основную свою работу Кук проделал в Омо, поэтому его датировки были надежны. Затем он приступил к аналогичным исследованиям в других частях восточно-африканской зоны разломов. Он изучал свиней Олдувая, свиней Хадара — всех, остатки которых могли быть датированы. Оказалось, что данные об эволюции свиней повсюду на обширной территории хорошо согласовывались во времени. Исключение составляли лишь окрестности озера Туркана, где датировки отклонялись примерно на 800 тысяч лет. Значит, была допущена ошибка либо на озере Туркана, либо во всех других местах.

Главной опорой для аргументации Кука служили свиньи рода Mesochoerus. Во всей Восточной Африке эти животные были распространены в одно и то же время — два миллиона лет назад. И только на озере Туркана датировка по туфу KBS определяла их древность почти в три миллиона лет.

Статья Кука получила известность и наделала много шума. Однако поколебать доверие Ричарда Лики к калий-аргоновой датировке туфа KBS она, судя по всему, не смогла. В 1975 году Лики едет в Лондон на конференцию и видит, что проблема датировки стала главной темой разговора. К этому времени многие ученые оказались вовлеченными в дискуссию, так как древность черепа 1470 была тесно связана с возрастом туфа KBS, и любое изменение в датировке туфа потребовало бы пересмотра представлений об эволюции человека. Род Homo вряд ли насчитывает три миллиона лет, как это утверждает Лики. Скорее, в те времена существовал австралопитековый предок — опять-таки вопреки мнению Ричарда Лики и его отца.

Конференция в Лондоне известна под названием «конференции Бишопа» — ее организовал известный английский геолог Уильям Бишоп, который трагически погиб вскоре после ее окончания. На ней не обошлось без курьезов. Археолог Глинн Айзек, уроженец Южной Африки, выполнявший в экспедиции Ричарда Лики на озере Туркана большую работу как соруководитель, появился в шлеме, призванном защитить его от нападок «свинячьей команды». Кук надел галстук с вышитыми на нем буквами «МСШ», означавшими «мужчина, свинья, шовинист». Такие галстуки были очень популярны в тот год в Соединенных Штатах.