Васка да Ковь (СИ) - Аноним Эйта

Зато Кирочка успела сбежать. Раз — и как не было ее.

В этот раз она спасать не будет. Это больше не ее долг. И хорошо. Правильно.

Потому что это Фыль виноват.

Виноват в том, что на мостовой расплывается красная лужа, по которой потом будут топтаться ноги стражников в подкованных сапогах, виноват в том, что Ковь увозят… Виноват. И уже не успеет исправить.

Другой рукой Шеложкителох достал бумажку, попытался достать грифель, но выронил его. Вдруг зашипел зло, вслух, четко проговаривая согласные:

— Убых бы х… хама!

Перехватил Фыля поудобнее, подошел к двери, волоча его за собой, как нашкодившего щенка. Правой рукой достал из кармана ключ. Повернул. Замок отозвался щелчком: запер.

Шеложкитерох поставил Фыля на пол. Разгладил ему воротник, смахнул с плеча несуществующую пылинку, посмотрел, вздернув брови в притворном изумлении. Поцокал языком, укоризненно покачав головой.

За его спиной было замечательное окно, которое так и манило Фылека приоткрытой створкой. Но что-то подсказывало: лучше даже не пытаться.

«Твоя подружка сказала мне слушать тебя», — наконец сказал Шеложкитерох, — «Я слушаю. Как убили? Кто убил? Как так вышло, что ты оказался рядом? Ждать ли мне Ковь к ужину?»

— Яааа… — Просипел Фыль и вдруг понял, что слышит свой голос, — Яаааа…

«Водички?» — Шеложкитерох достал из стенного шкафа бокал и графин и плеснул, не глядя, воды до четверти, как дорогое вино.

Он повернулся спиной, окно… Фыль рванулся — и был схвачен за ухо и водворен на прежнее место. Фыль не успел даже подумать о том, чтобы увернуться: слишком быстрое и точное движение. Ложка пододвинул в его сторону бокал, по ножке которого змеилась еле заметная трещина.

«Ну так что? Может, ты просто хочешь рассказать мне по порядку? Твоя подружка наверняка знает больше, но она уже сбежала, к тому же мне придется потратить время, чтобы ее разговорить. А вот ты… ты у нас чуть ли не запел?»

И Фыль заговорил дальше. Ему было слишком страшно, он просто не мог замолчать, и слова лились потоком, а он все никак не мог закрыть рот.

— Я шел. Я шел и спрашивал, куда идти. Мне показали, что дом в той стороне. Яааа… пошел. Через переулок. А там Васка… Упал. Его ударили в голову, он упал. Кулаком. Ка-ка-ка… Ка-а-астет. Был. У грабителя.

Ему показалось, или Шелокитерох чуть расслабился? По крайней мере лицо у него уже не было таким мертвенно-бледным, чуть ожило. На нем явственно читался скепсис.

«Какое удивительное, потрясающее совпадение! Ты шел, он шел — он упал, ты побежал!» — Всплеснул он руками и недобро прищурился, — «А теперь кончай разыгрывать комедию, зрители устали: тебе должны были передать, где я могу встретиться с… убивцами, от которых ты побежал. Так где?»

Фыль затрясся. Похоже, его тоже видели насквозь. Чем же он себя выдал, почему он так легко все понял? Как..?

«У тебя на лице написано», — руки у него не дрогнули, его брата убили, а у него даже руки не дрожат! — «Успокойся. Скорее всего, он просто ранен. Это называется — оглушить. Все к лучшему, а? Не ошибись ты так, ты б не запел… и, может, позже прибежал бы. Уверен, когда он вернется, будет рад твоим успехам… Человека бьют по голове, из головы течет кровь, это страшно… но так не убивают. Так глушат. Вряд ли это смертельно… для него.»

— Откуда вы можете знать?

Это больше походило на самоуспокоение, чем на уверенность, и Фыль никак не мог поверить… Хотя ему очень, очень хотелось — ведь тогда он не так виноват?

«Он под дланью Ха, а значит — живуч как Ха», — Шеложкитерох позволил себе сжать кулаки.

Выдвинул кресло, сел за стол.

«Я хочу в это верить. Потому что мертвому помочь не смогу. Переставай трястись, я не такое уж чудовище и не собираюсь сворачивать тебе шею. Потому что если я сверну тебе шею, то брат меня не простит», — он немного подумал, — «А еще я не люблю сворачивать шеи глупым мальчишкам, которые ввязались по чужой указке во что-то, во что им не стоило ввязываться».

Он вздохнул. Они еще немного помолчали. Фылю впервые за долгое время хотелось заплакать.

Он хотел отвернуться, спрятаться, исчезнуть — но взгляд как будто прилип к устало сгорбившейся фигуре за столом.

Наконец фигура все-таки пошевелилась, выходя их глубоких раздумий.

«Сам таким был. Так ты мне расскажешь, кто именно похитил Ковь и… ударил моего брата?»

— Откуда вы…

«О том, что мой брат в городе, я сам узнал несколько часов как», — Наигранно-недоуменное пожатие плечами, — «Он пошел встречать Ковь, что я еще должен подумать?»

— Она будет ждать вас у статуи Летека… Завтра на рассвете.

«Мне отзываться на кличку Шелли?» — Усмехнулся Шеложкитерох, — «и как она, не заболела ли? Такой замечательный план — это такая сложная работа для ее куриных мозгов. Договориться с тобой, со служа…» — Он вдруг перестал говорить.

Хрустнул пальцами.

Ухмыльнулся зло.

«Курице помогла рыба», — Фыль хотел было возразить, но его не послушали, — «Маленькая речная тварь, вот кто!»

Он рывком поднялся из-за стола, присел перед Фылем на корточки, заглянул в глаза. Фылю показалось, что он видит его насквозь, что он ему душу выворачивает. Он почти почувствовал, как Шеложкитерох протягивает руку и сжимает ее на его шее.

Фылек инстинктивно вскинул руку к горлу и попятился, дальше, дальше, пока не уперся спиной в дверь. Над головой белела небрежно нарисованная на куске бумаги мишень.

Лицо Шеложкитероха было страшно, гораздо страшнее, чем после известия о Васкиной смерти: он улыбался. Не зло, не ядовито: искренне и беззаботно веселился, как маленький ребенок. Даже глаза прояснились. Смотрели ласково, даже с сочувствием.

Как будто все те, ради кого он носил маски — дома.

«Расскажи мне, мальчик, а что это у нашей рыбки случилось три недели назад?»

…это был кастет.

— Что? — Не понял Васка.

— Ты просил камень, но получилось устроить только кастет. — Любезно сообщил собеседник. — Что касается твоего вопроса, ответ: «наверное».

— Это не ответ! — Возмутился Васка и рывком сел, открывая глаза.

В чем тут же раскаялся — голова взорвалась пульсирующей болью.

— Почему же? — Собеседник его был рыж и возмутительно весел, — Замечательный ответ. Подходящий.

Из-за железной маски голос его голос был нечеловечески гулок. Впрочем, перед Ваской был и не человек.

— Я умер? — Спросил Васка, разглядывая маску.

Нечто подобное было в храмовых книгах. Знаки Ха, вышитые на Васкином вороте, нашивали с изображения этой маски. Они были выгравированы у нее на лбу. Все пять. Были исследователи, считавшие, что они складываются в неприличное слово, но никто из них так и не нашел доказательств. На всякий случай Васка попросил в свое время швею нашить их в другом порядке.

Собеседник рассмеялся и маску снял. Только подтвердил Васкины подозрения: лица его было невозможно разглядеть. Черты его постоянно менялись, плыли: глаза становились то черными, то зелеными, то синими, то серыми, но всегда — без зрачка, уши оттопыривались и прижимались к черепу, рот растягивался, а потом сжимался в узкую полоску. Нос иногда казался почти незаметным, а потом вдруг вытягивался, становился шишковатым и синим, как у пьяницы. Родинки появлялись и исчезали, чтобы снова появиться в совершенно другом месте. Брови то пропадали, то срастались в одну, толстую, как рыжая мохнатая гусеница.

Васка отвел взгляд.

— Вы не могли бы… обратно?

— Никто не хочет смотреть. — Не без обиды вздохнул Ха.

— Если это доставит вам удовольствие… — Скорее из вежливости начал Васка.

Лицо Ха его не пугало, но при взгляде на него почему-то мутило. Хотя, может, мутило его и просто так. Глупый он задал вопрос: в посмертии так тошнить не должно.

— О, тогда не буду! — Возрадовался Ха. — и можно на ты. Впервые у меня такой вежливый почитатель. Давай я в твою честь свой храм назову?

И снова рассмеялся.

— Так я умер? — Осмелился перебить Васка, решивший все-таки удостовериться точно.

— С чего ты взял?

— Ну так… Бог… и вообще… — Обескураженный, Васка развел руками.

Мир вокруг дрогнул и превратился в комнату. Такая была в каждом первом клоповнике, что попадался Васке с Ковью на пути.

Ха огляделся.

— Мда… — Протянул он, — Не королевский дворец, однозначно. Ты вообще как, нормальный? Кто представляет себя в дешевой гостинице, когда может представить что угодно?

Васка вновь виновато развел руками.

— Какая разница?

— Вялый ты какой-то. — Заключил Ха. — Безжизненный.

Васка думал, что он опять рассмеется, но Ха, казалось, о чем-то задумался.

— Вот что с тобой делать, парень? — Наконец спросил он, — Я в недоумении. Когда-то из-за твоего брата я крупно проспорил… таскаю теперь это тело, а оно с дефектом. Я должен быть в обиде на тебя и весь твой род! Но ты такой заба… замечательный почитатель! И я прямо раздираюсь противоречиями! Видишь, до чего твой брат меня довел, а? Ну как такое простить?