Хочу быть бедным (сборник) - Лев Пирогов

А пришли смотреть, как уже говорилось, на красивейший город земли. В двух шагах от воющего и грохочущего Сущёвского вала начинается рай земной. С тополями, запахом весенней утробной сырости, с деревянными домиками и другими эксклюзивами вплоть до щенячьих мордочек из подвальных оконцев. Ну и место историческое к тому ж. Помните, в «Место встречи изменить нельзя»: «Беда, Глеб Егорыч, в Марьиной Роще засаду перестреляли!..» Вот туда мы идём.

А по пути это синагожище. Ну обошли. Рядом с синагожищем за заборчиком домишко. Одноэтажный, деревянный, тополиными серёжками перчёный, сломают скоро. Думаем, ну хоть одним глазком взглянуть… Встали на приступочку, смотрим через заборчик. Домик-то провалился весь, гниёт уже, а ведь наверняка ценности исторической!.. наверняка вот прямо здесь засаду перестреляли! Аж слёзы на глаза наворачиваются, не поверите… Встали, значитца, на приступочку, смотрим через заборчик. И вдруг слышим со стороны где назад:

– Э!.. А ну-ка там… Давайте отсюда!

– Да мы ничего, смотрим вот… С праздником вас! Всё нормально.

– Нормально будет, когда вы уберётесь!

Это охранник синагожный, морда немосковская, даром что славянин, дубинкой электрошоковой по голенищу себя постукивает. И за спиной у него, с крыльца, болельщики: «Распни, распни их!»…

Ну что было делать? Подобрали свои канистры, ушли, как велено. Бетон не горит. А зато обратном пути Салют видели, деток православных, которые «Ура!» и «С Днём Победы!» кричат, и даже в подземном переходе один мужчина нам на трофейном аккордеоне «Брестскую улицу» бесплатно сыграл. И ещё много хорошего.

Thursday, 10th

«Искусство не знает границ». Чья это проблема – границ или искусства? Незнание границ не освобождает от ответственности за их нарушение.

Friday, 11th

В детстве как – начинается кино, смотришь: если много актёров в титрах, значит, интересное, если мало, значит, тягомотина, пропал вечер, а завтра в школу. (Бывали и такие ужасные фильмы, где всего два актёра! Наверное, их придумал сам сатана!) И точно так же: открываешь книжку, если без чёрточек (в смысле без диалогов), значит, неинтересная.

А сегодня с удивлением обнаружил, что меня выталкивает из себя текст с частоколом чёрточек, с обилием персонажей. Будто вошёл в комнату, а тут все давно перезнакомились, передружились, пьют, притерпелись к запаху табака, к грязной посуде (запомнили её чистой), шутят про работу, флиртуют, – и провести здесь, сейчас, среди них, хотя бы минуту кажется гораздо труднее, чем прожить жизнь.

Wednesday, 21st

«Люди культуры» могут пользоваться цивилизацией (стремясь к благу и добиваясь «успеха»), но вот исповедовать цивилизацию они пока ещё не научились. Они – люди культуры. «Гуманитарии».

«Люди цивилизации» могут пользоваться культурой (стремясь к благу и добиваясь «статуса»), но исповедовать культуру пока не умеют. Они – люди цивилизации. «Инженеры».

Гуманитарий существует в пространстве идеальных категорий, он нацелен на идеальный результат и часто руководствуется принципом «всё или ничего»: если идеальный результат на практике невозможен, его не интересует практика.

Кстати, из записных книжек Шукшина: «Всё или ничего. Рассказ с таким названием – суть русского национального характера».

Инженер существует в пространстве конкретных понятий, он нацелен на практический результат и руководствуется принципом «лучше синица в руке, чем журавль в небе»: если идеальный результат в силу каких-либо причин недостижим здесь и сейчас, он сосредотачивается на «практически осуществимом», его как бы перестаёт интересовать идеал.

Политтехнологи (и публицисты, стремящиеся ими стать, то есть влиять на умы, добиваясь результата) относятся к «инженерам». Даже если «по происхождению» они люди культуры.

Тут вспоминается вот что – вспоминается «русский рэп». Молодые люди из групп типа «Каста» и «Кровосток» родились в благополучных семьях, получили университетское образование, работают на престижных работах, однако читают рэп на уличном жаргоне, специальными «уличными» гнусавыми голосами – чтобы такие же, как они, подростки из интеллигентских семей к ним тянулись. Подростки всегда тянутся к чему-то не такому, как дома у предков.

Культурный («по происхождению») мальчик Антон Черняк, он же «Шило», читает стишки про то, как трахает малолеток, нюхает кокаин и «дырявит бошки».

Культурный («по происхождению») дяденька Константин Крылов читает свой рэп про химически чистую русскость, которая имеет простую формулу. Его аудитория тянется к простоте. К наглядности. К результату – а точнее, к его достижимости. Синица в руке лучше, чем журавль в небе.

Monday, 3rd

Я грузин. Как выяснилось. В фильме «Мимино» меня занимает лишь то, что касается провинциальной жизни («Гамарджоба арици?» – у водопроводной колонки, девушке Лали, вырядившейся для него, жёстковыйного, в импортные босоножки цвета «жёлтая подводная лодка»). А московская часть со всеми этими талантливыми «Ви почему кефир не кушаете – не любите?» и отвратительными, нет сил смотреть, танцами в ресторане – неинтересны, «второй сорт».

Я бы на месте Валико тоже выпрыгнул в конце из самолёта. Там хорошо, где баран бодает в попу барана. А вся эта Лариса Ивановна, весь этот «Европа-центр» – всё это одна фантазия. И мы в нём – тоже одна фантазия.

Tuesday, 4th

Есть такое философское словечко – «оптика». По-русски говоря, угол зрения. Точнее – то, что мы хотим, способны и вольны в предмете увидеть.

Кто же «по-настоящему» видит вертолётчика Валико? Девушка Лали, сама стремящаяся быть им увиденной? Нет. Потому что в её глазах он герой, немыслимая по деревенским масштабам величина – вертолётчик. Связующее звено между горным захолустьем и сказочным, манящим большим миром (в который девушка Лали и сама, вероятно, стремится, судя по её башмакам цвета подводной лодки). Вертолётчик для неё «средство передвижения». Мягче говоря, проводник мечты.

Сам Валико точно так же стремится быть увиденным Ларисой Ивановной. Но в оптике Ларисы Ивановны (в оптике Москвы) он забавный пигмей, комичная экзотика: «Спасибо, я пешком постою», лезгинка, «покушал, туда-сюда, и кончились». По-настоящему – не героем и не пигмеем – его здесь видит сомасштабный ему шофёр Рубик. Он пожалел Валико, полюбил «чёрненьким» – замёрзшим, обломавшимся и отнюдь не героико-романтическим.

Отсюда научный вывод: истинность зрения поверяется этической компонентой. Смотрящий познается в беде. Ваш читатель – это тот, кто полюбит вас, прочитав ваше далеко не самое удачное (на ваш взгляд) произведение. Он прочитает вас «сквозь» ваш успех.

И, чтоб два раза не вставать, об этике.

«Этика» – это такой способ обозначить «много всего». Она начинается с тревоги либо чувства вины, продолжается скорбью и оканчивается покаянием – это идеальный сценарий, требующий непредставимо долгой и трудной работы. Например, почему среди образованцев и молодёжи так моден буддизм? Потому что его можно понять, объяснив. Проживать – не обязательно. В нём отсутствует момент личной скорби, неизлечимой боли за себя и других, личного страха, личной вины. Что почувствовал Сиддхартха, когда увидел спящих, больных и бедных? «Нечто». Не важно. Буддизм не об этом – он о том, что было дальше. В общем, нажми на кнопку – получи результат. Чистая феноменология. Это на самом деле она, а не буддизм, сегодня в моде.

Wednesday, 30th

Родина – это пейзаж, а не натюрморт. Поэтому «городской литературе» так мучительно трудно быть «русской», а в «деревенщиках» видят сугубый патриотизм, даже когда его там в них нет.

…с другой стороны, на фотографиях пейзаж не нужен; и люди не нужны, если у них нет как-то по-особому стёртого сапога, натянутой кепки. На фотографиях не нужно живое, потому что это обман, хочется отвести глаза. Любить на фотографиях можно лишь натюрморты.

Tuesday, 29th

Прочёл в Интернете про мальчика, который один учится в пятом классе сельской школы. Он там и староста, и цветовод, и дежурный – бессменный дежурный, и учат его, судя по сфотографированным для репортажа самопальным методичкам, получше, чем во многих московских школах со стеклянными потолками (прозрачными воротами, какой-то там звездой) и бассейном. А для чего учат, зачем учат лучше, чем в московской элитарной экспериментальной? Он же всё равно не поступит никуда из срани этой своей – ни на менеджмент, ни на управление, ни даже на элементарный юрфак, – семилетка же, слышите, хи-хи, се-милет-ка, и потом, чтобы поступить, деньги нужны, а что этот бесперспективный мальчик будет вносить в кассу родного вуза – млеко и яйки? Хых-хы… А его учат.

К чему, для чего, зачем?

Я думаю, его учат РАДИ БОГА.

Monday, 12th

Пересмотрел после небольшого двадцатилетнего перерыва «Жертвоприношение». Смешное кино. Культурфетишизм для самых маленьких.