Хочу быть бедным (сборник) - Лев Пирогов

К чему, для чего, зачем?

Я думаю, его учат РАДИ БОГА.

Monday, 12th

Пересмотрел после небольшого двадцатилетнего перерыва «Жертвоприношение». Смешное кино. Культурфетишизм для самых маленьких.

Вот Дм. Бавильский ходит на классические концерты, знает всех гобоистов по отчествам, в книжках у него персонажи ни слова в простоте не употребят: всё только Мондриан розового периода. И при этом он производит (на меня) впечатление совершенно дикого человека – «насекомое», сказал о нём однажды в священном антропологическом ужасе Иван Куликов. Я всё думал, почему. Оказалось, культурфетишизм – это разновидность язычества. А язычник – всегда дикарь.

Сказано: «И да не сотвори себе кумира», а фильмы Тарковского – сплошное воздвигание идолов. Вот «Жертвоприношение» взять. Там есть одна сцена, после которой смотреть этот фильм всерьёз становится невозможно. Сцена молитвы Александра.

Александр молится в объектив – на камеру. Молитва – эстетическое событие, которое можно рассматривать, как рассматривал тот же Александр альбом с репродукциями икон, совершенно по-бавильски цокая языком: «Ах, сколько духовности!.. Вот эта краска называется киноварь…» Неудивительно, что молитва на публику очень быстро превращается в помесь проповеди (это Богу-то проповедовать?) и заметок фенолога – Александр принимается объяснять (зрителю или Богу?), что после ядерной войны «не останется ни ручейков, ни деревенек».

Напичкивать фильмы цитатами из старинной живописи и музыкой Баха – это не культура, это каргокульт. Имитация процесса, об истинной природе которого не имеешь ни малейшего представления.

Saturday, 31st

Лет восемь назад принимал активнейшее участие в кулуарной светской беседе между знаменитой издательницей Прохоровой и горсткой интеллигенции, слетевшейся на её свет. Выглядело это так: я старательно разеваю рот, произношу слова, а никто в мою сторону даже ухом не ведёт, будто я не я, а соус на скатерти. Наблюдавший это со стороны Гаврилов решил даже, что я говорю с кем-то по мобильному телефону через вынесенный микрофон, и зауважал меня за это: такие прибамбасы были редкостью в то время в Москве, но зато нередкостью в Голландии, из которой Гаврилов только что триумфально вернулся, переполненный впечатлениями.

Меня и продавщицы не слышат, и официантки: такой уж талант – в мёртвую зону попадать (знаете, это когда в зеркало заднего вида не видно едущую сзади по соседней полосе машину).

А ещё однажды всей душой участвовал в споре: трое человек кричали, перебивая друг друга, а я только молча ёрзал на стуле и волновался внутренне. После окончания спора выяснилось, что у меня единственного из споривших сорван голос. Три дня сипел. Есть тонкие материи на свете…

Tuesday, 2nd

Почувствовал с остротой, что больше писать нельзя. Сам себе становлюсь неинтересен и как-то чужд – унылые напоминания пустому равнодушному космосу, что девяносто килограммов костей и жира всё ещё на орбите. У Сенчина хороший рассказ есть: берёт музыкант, бывший лауреат конкурсов (а теперь просто работа, семья, дети), берёт с полки дудку, долго с любопытством держит в руках, разглядывает, говорит что-то вроде «ебёныть» и кладёт на место.

Но всё равно раньше было гораздо хуже!..

Friday, 6th

Вот сейчас в Интернете многие так замечательно критикуют отдельные недостатки в работе нашего дорогого правительства. Такие людоедские, так правильно критикуют, душа болит. А в конце – обязательно приписка: «Нет, братцы, надо валить». Невозможно, дескать, в такой стране, с такими недостатками жить. Надо думать о детях.

И верно ведь. Были бы дети живы. За это на всё пойдёшь. Но (и вот тут я понял что-то непонятное, но простое) вот, говорят, режиссёр Тарковский уехал из СССР, потому что ему тут не давали снять фильм про Гамлета. А он хотел. У режиссёра фильмы – вроде детей. А с другой стороны, Шукшин, Тарковского однокурсник. Я ни в коем случае не сравниваю. Шукшин был мужик, а их, как известно, много. Но вот ему тоже очень хотелось снять фильм – про Стеньку. Тоже не давали. Мыслимо ли представить, чтоб Шукшин уехал поэтому? Да чтобы он вообще – хоть из-за чего-нибудь – уехал?

Зачем родина? И почему у некоторых она есть? И почему нет у некоторых. И где кончается человек.

Wednesday, 31st

Папа с мамой рассказывали: привели однажды в магазин игрушек на день рождения. Выбирай, мол, подарок себе. Сами напряглись: вдруг денег не хватит? Нет, обошлось. Пошёл, пошёл – и гляди-ка, тянет с полки пластмассового космонавта копеечного. (Кажется, я правда помню его.)

Что это было, скромность?

Конечно нет. Откуда же ей быть у ребёнка. Просто – выбирал по себе.

Так же, по себе, каждый из нас старается выбрать убеждения, семью, жизнь.

Wednesday, 31st

Это было недавно, прошлой зимой. Шёл по вымороженному асфальту, глядя себе под ноги, глядя, как метёт под ногами сухая позёмка – редкие такие, будто пенопластовые крошечки. Идти нужно было далеко, в магазин «Пятёрочка». Говорят, это плохой магазин. Люди там, говорят, поют по утрам специальный корпоративный «Гимн Пятёрочки». Не знаю. Скорее уж, совершают намаз.

Я шёл туда, потому что у меня заглохла машина, а денег на новый аккумулятор не было. И уж тем более на близкий дорогой магазин. А надо было купить еды.

Может, от того, что я давно не ходил пешком и не оставался наедине с собой, в голову лезли мысли. В машине ведь ты участник движения, всегда есть с кем поговорить: «Куда прёшь, козёл, ну давай, давай». А тут один.

Мысли были эпические. Про работу, про кризис. Про ребёнка, страх за него. Про то, что нет денег на новый аккумулятор и на тот, другой магазин.

И СЛАВА БОГУ.

Неожиданно понравилось так идти.

Надо было сразу же тогда описать это чувство, потому что я тогда испытывал, наверное, вдохновение. И мысли были. Вернее, не мысли. Недавно прочитал в одной книжке, что «…значение имеет не объём усвоенной информации, а интенсивность переживания высоких тайн бытия, открываемых потрясённой душой». Вот у меня была интенсивность переживания.

А теперь – объём усвоенной информации.

Wednesday, 31st

А незадолго до того, как этому случиться, побывал в районной поликлинике. Там очереди. Старушки как на приступ идут. А внизу надо надевать на обувь такие штучки, бахилы. И вот я увидел, как один человек, вместо того, чтобы купить эти бахилы у гардеробщика за десять рублей, намотал на ноги принесённые из дому полиэтиленовые пакеты. Их пока ещё дают бесплатно в Москве в магазинах. И не только он один. Многие там так делают. И мне вдруг это очень, очень понравилось.

Я почувствовал, что тоже хотел бы стать таким свободным и самостоятельным человеком, который трезво расходует свои ресурсы. А то, что полиэтиленовые пакеты на ногах – это смешно, убого, как-то там ещё, только добавляет ценности этому, так сказать, поступку.

И в поликлинике сразу же понравилось мне. Что подоконники облупленные живые. А не из пластика, как там, куда я раньше ходил. Раньше у меня была страховка – ого. А жил так себе.

Wednesday, 31st

Сразу вспоминаются (не тогда, сейчас пытаюсь вспоминать) разные случаи. Вот, например, в метро. (Ещё одно место, где можно побыть наедине с собой.) Как только его ни называют, и «мясоперерабатывающие недра», и как-то ещё (забыл), и ничего ты тут, считается, не поделаешь: метро – на то и метро, чтобы подчиняться ему. Здесь действуют законы физики, а не этики. Упал на лестнице – обтекут; тысяча человечьих винтиков опаздывает на необходимую им работу, пощады не будет. А тут этот мужик. Немолодой, кряжистый, из деревни приехал. Вышел из вагона и стоит. Соображает, думает. В метро думать нельзя! Тысяча тысяч винтиков (и каждого родила мама, у каждого дома альбом с фотографиями, клетка с хомячком для ребёнка, сервант) ненавидят и желают уничтожить его!.. Кабы он был одним из них – но он не один из них.

Его не так-то просто уничтожить. Здоровый мужик. Люди тычутся в его спину и, шипя что-то, откатывают, шелестят пеной, ищут обходные пути, – а я подумал (я же не как все люди): «Вот так же, степенно расставив ноги, выходит он, этот Атлант, на своё картофельное, хлебное поле, где ни от Чубайса, ни от цены на нефть не зависит, взойдёт ли она, эта Репа, заколосится ли чуткая до подземных токов и небесного благоволения Рожь». Люди тыкались, шелестя, а я (не такой, как люди) думал – как же должно быть хорошо, надёжно за этой широченной спиной. Если не тыкаться.

Wednesday, 31st

Американский социолог Дональд Вуд придумал слово «постинтеллектуализм». Это как раз когда тычутся. Когда человек считает себя центром мира, потому что каждое утро в рот ему из-под крана сама собой, подчиняясь одному лишь его царственному хотению, течёт вода. И не важно, кто её туда, в водопровод, засовывает. Надо только знать, какую нажать кнопку.