Бобы на обочине - Тимофей Николайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он уже сумел освободить колени и развернуться, когда дверь дрогнула ещё раз — уже совершенно самостоятельно. Картофельный Боб обернулся на неё недоуменно — двери обычно не двигаются сами по себе, если только не ветер…, а ветра в тёмном гудящем коридоре не было… Дверь тем временем вдруг скользнула вбок, спрятавшись в стене. За дверью оказались такие же окно и кресло, как и там, где сам Картофельный Боб сидел недавно… только кресло было куда пышней и объёмнее, а стекло было затемнено и полуприкрыто мягкой складчатой шторой, и нигде не было видно голого железа, как в том месте, где сидел Картофельный Боб — однотонным пушистым ковром в этой норе обросли и пол, и стены, и подголовники кресла, и даже зализанный по углам потолок, что нависал над человеком, стоящим на пороге.
Они оба нависали над Картофельным Бобом — и пушистый потолок, и человек, который держался рукой за дверь.
Отсюда, с пола, Картофельный Боб не видел лица человека — его загораживали большой живот, наполовину перевалившийся за брючный ремень, полная белая шея человека, и мягкий комок, болтающийся под его подбородком. Этот комок раскачивался в такт наклонам Буса, и Картофельный Боб даже приоткрыл рот, следя взглядом за его перемещениями. Бус мотало достаточно резко и мягкий комок под подбородком человека не всегда поспевал за креном — лениво переползал от одной стороны шеи до другой, то надуваясь, то опадая.
— Что происходит? — закричал на него человек, стоящий на пороге.
Человек был тучен и округл боками, а голос его — оказался сухим, словно травяная прядь, палимая солнцем.
Если бы не этот голос, Картофельный Боб решил бы, что это дядюшка Туки, оставивший где-то свою фуражку. Ведь если смотреть с пола, прижимаясь щекой к ковру, пахнущему шагами других людей, под которым трясётся и подпрыгивает шаткое железо — любой человек с большим животом и округлыми боками будет похож на дядюшку Туки. По крайней мере, Картофельный Боб, испуганный и ошеломлённый — точно перепутал бы этих двоих. Однако, голос незнакомого дядюшки не позволил ему обмануться — это был не дядюшка Туки, а совсем другой, непохожий на него человек.
Уже потом Картофельный Боб заметил и другие различия — и бледную кожу незнакомого человека, и его обширную плешь… розовую на белом… чуть прикрытую редкими и слабыми волосами. Этот незнакомый человек — должно быть гулял без шляпы под солнцем, и его голове изрядно досталось.
Картофельный Боб перепугался было и за свою голову, и протянул к ней руки, пытаясь нащупать шляпу, но не успел — человек снова закричал:
— Что происходит, я вас спрашиваю?! — и требовательно ткнул пальцем прямо в Картофельного Боба.
Картофельный Боб, напуганный этим жестом, замер и сжался на полу, способный теперь лишь задыхаться и вздрагивать. Краем глаза он увидел, как шевельнулась ещё одна дверь… и снова не от ветра. Ещё какой-то человек — длинный и сутулый — недалеко выглянул из-за неё и снова спрятался, предпочитая держаться в своей норе.
— Я спрашиваю… — со страшным нажимом в голосе произнес человек, нависающий над ним. В его голосе теперь остался лишь сушайший шелест — мёртвые слова, сказанные мёртвым языком. — Спрашиваю… что происходит?.. Почему вы орёте под дверями, а? Что вам нужно? Отвечайте!
Картофельный Боб стиснулся ещё сильнее и сделал слабую попытку поползти прочь. Однако незнакомый человек не позволил ему сбежать — он вышагнул в коридор и снова навис над Картофельным Бобом. При ходьбе его живот натягивал обруч ремня — до лакового скрипа.
— Что случилось?
Этот вопрос задал кто-то, находящийся позади Картофельного Боба. Кто-то, подобравшийся незаметно. Картофельный Боб не услышал шума шагов и звука ещё одной открывающийся двери из-за грохота собственного сердца. Он панически дёрнулся и заёрзал, но обернуться не посмел — незнакомый тучный человек нависал над ним, всё более и более увеличиваясь в размерах с каждым одышливым движением своего огромного живота.
Он становился больше и больше… и скоро заполнил всё поле внимания Картофельного Боба — заслонил собой и бус, грозящий опрокинуться, и строгого дядюшку Туки, который велел ему сидеть на месте и никуда с него не сходить. Картофельный Боб ничком лежал на полу и слушал сухие раскаты его криков. Они падали на него отвесно — как горячий сыпучий дождь. От них, как и от обычного дождя, нисколько не спасала одежда… даже красивый пиждак, подаренный дядюшкой Чипсом, и тот не спасал — намок в подмышках и на спине, потемнел и начал пахнуть сточной канавой. Картофельному Бобу было очень жаль пиждака. Он ворочался на полу среди груды чужого тряпья, оказавшейся вдруг как бы отдельно от его тела — ворочался, пытаясь то ли спасти полы пиждака, оставив их сухими, то ли наоборот — завернуться в них, уйти с головой в складки материи, чтобы уберечься от сухого дождя из громких мёртвых слов, которые обрушивал на него незнакомый человек с животом.
Дождь из этих слов был столь громок, и бил в него столь отвесно и сильно, что Картофельный Боб не различал больше в этом гаме хлопки прочих открывающихся дверей.
А они, должно быть, хлопали вокруг, как весной трещат лопающиеся почки на деревьях. Коридор Буса походил теперь на овраг, оползший боком и обнаживший уйму кротовых нор — все двери теперь были отодвинуты в сторону, все плюшевые утробы кабинок были обнажены, отовсюду выглядывали бледные овалы лиц и смотрели прямиком на Картофельного Боба.
Их было слишком много для его рассудка.
Они были слишком шумны, слишком раздражены, слишком пристально смотрели на Картофельного Боба.
Их взгляды жгли ему лицо — ничуть не хуже, чем солнечная сковорода, что обжигает темя, подкараулив за пределами поля.
Картофельный Боб закрыл голову руками в ужасе, но от этих взглядов и этих криков — было не отгородиться.
Не заслониться локтями.
Они всё равно проникали сквозь прорехи пиждака и цеплялись за кожу. От шума и криков ничего не соображала голова, и так-то не слишком-то способная соображать… Картофельный Боб напрочь потерял ощущение места — уже не понимал, где находится… крики и одинаковые вопросы, ударяющие его со всех сторон, совершенно сбивали с толку.
Незнакомый человек с большим животом наклонился над Картофельным Бобом и брезгливо ухватил его пальцами за пиждак, накрепко защепив воротник. Потом сильно потянул, заставив швы жалобно затрещать, а Картофельного Боба заставив оторвать руки от лица. Тот заморгал, втягивая
