Бобы на обочине - Тимофей Николайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люди, много людей… много рассерженных людей и яркий свет… Тесно и громко…
Незнакомый дядюшка с большим животом и розовой лысиной что-то кричал, не переставая — прямо внутрь Картофельного Боба, будто вопил в глубокую яму, желая выгнать оттуда эхо. Теперь его лицо сплошь шло красными пятнами.
Картофельный Боб не знал, что от него хотят, но понимал одно — он опять сделал что-то не так. Сделал что-то очень плохое. Он очень сильно разозлил чем-то этого незнакомого человека.
Ему стало совсем плохо от этой мысли.
Может быть, — подумал Картофельный Боб, — он сумеет извиниться перед этим дядюшкой… сумеет сделать так, чтобы тот прекратил на него орать. Он может дать ему картофеля… самую большую корзину. Может принести её прямо сейчас, если дядюшка Туки отпустит его на своё поле… Хотите?
Он, должно быть, сказал это вслух — потому что человек с большим животом и бледной шеей вдруг замолчал, даже задохнувшись от возмущения…
А Картофельный Боб обрадовался — решив, что его предложение пришлось по вкусу.
Много картофелин! — громко и обрадованно сказал он, жалобно улыбаясь сквозь панические слезы… — Много… Большую корзину… Хотите? Миль брезент, дядюшка…
Тот весь пошёл настолько пунцовыми пятнами по щекам, что Картофельному Бобу опять сделалось страшно.
Нет, — понял Картофельный Боб, — не так… он опять говорит неправильно…
Какое это все-таки сложное, трудноуловимое слово…
Картофельный Боб всегда забывает, как сказать его правильно…
А ведь он должен был бы его помнить, всегда помнить…
Ведь это слово заставляет всех улыбаться и хлопать его, Боба, по плечу… Люди всегда добреют к нему, когда он делает так…
Миль презент, — вспомнил Картофельный Боб и обрадовался так, что оторвал руки от головы и обхватил ими незнакомого дядюшку за колено. — Миль презент, дядюшка…
Он запнулся, сообразив, что не знает, как следует обратиться к этому незнакомому человеку с большим животом. Он попробовал ещё раз… и ещё… словно надеясь, что нужное имя просто застряло где-то внутри его головы и, в конце концов, отыщется само… сорвётся с языка.
Но незнакомый дядюшка, вместо того чтобы улыбаться и хлопать Картофельного Боба по плечу — вдруг страшно перекосил лицо, чем снова напугал Картофельного Боба до судорог, а потом вдруг выдернул ногу, которую Картофельный Боб по-прежнему обнимал за колено, и отпихнул ею Картофельного Боба… с силой наступив жёсткой туфлей на то место, где под драгоценной тканью пиждака громко колотилось его, Картофельного Боба, испуганное сердце…
Картофельный Боб услышал, как ёкнуло у него в груди… ощутил, как подошва туфли пружинит о его ребра, и они нехотя и со скрипом подаются — словно плетёный корзиновый бок, оберегающий нежные картофельные клубни внутри. Он почувствовал боль от пинка… почувствовал, как заныло и засвербело в том месте, где ткнула его туфля строгого дядюшки с большим животом — это было совершенно незнакомое ощущение. Картофельный Боб не мог вспомнить, чтобы раньше кто-то так больно прикасался к нему. Он обхватил руками это место на груди, что было теперь наполнено раздирающей болью, и повалился назад, не удержавшись на шатких своих коленях.
Однако вместо мягкой земли, как он подспудно надеялся — его встретил твёрдый прыгающий на ухабах пол… И, почти уже растянувшись на нём, Картофельный Боб вспомнил, где находится — он вовсе не на своем поле, в окружении родных кустов… он даже не рядом с бус-станцией, где когда-то исчезли племянники тётушки Митты — он на пути в место «далеко-далёко», куда ему совершенно не нужно. Он в утробе жестяного Бога дороги, который оказался не стремительным и мощным существом, как представлялось Картофельному Бобу вначале, а обыкновенной мерзкой машиной, вроде тех, что закатываются порой своим колесом на его поле…
Наверное, он тоже исчезнет тут без следа, как племянники тётушки Митты.
Его обманули, — подумал Картофельный Боб, и рухнул уже окончательно.
Он ударился головой об пол, на мгновение прочувствовав затылком все мельчайшие движения шестерен и тросов, что двигались под полом, под горячей жестяной кожей. Как их было много там — просто до ужаса много! И они уже замедляли свою звенящую круговерть, размыкали соприкасающиеся зубья.
Бус останавливался.
Наверное, — подумал Картофельный Боб, — он не одолел крутого подъёма — сбился с дыхания и совсем остановится сейчас… замрёт, обессиленно сопя ядовитым дымом. А потом… потом он не удержится на склоне и покатится вниз, всё так же бесцельно брякая железными внутренностями, всё так же скрипя и вращая шестернями — только уже в обратную сторону…
И поняв это, Картофельный Боб закричал…
От этого дикого крика — человеческие заросли вокруг него откачнулись разом, будто их раздуло шквалистым ветром. Затрепетали полы пиждаков и платьев, и обнажились серые корневища чулков и щиколоток.
Незнакомый пузатый человек, толкнувший Картофельного Боба туфлей — тоже отпрянул назад, стремительно уменьшаясь в размерах, будто проколотый шарик. Лицо его, улетающего, сделалось совсем пунцовым — из-за многочисленных пятен, наползающих одно на другое.
Из-за этого Картофельный Боб не различал уже черты его лица… да и черт всех прочих лиц.
Он осознал только — Бус стоял неподвижно. Мотор перестал рокотать под полом, дверь дядюшки Туки — распахнута настежь. И даже та, наружная дверь, выпуклая и стеклянная жаберная крышка — тоже была отодвинута в сторону, и толчёный камень обочины был виден вместо неё.
Не переставая вопить, Картофельный Боб ринулся туда, к настоящему свету и настоящему ветру, но вялые человеческие заросли на его пути опять пришли в движение… Картофельный Боб запутался в их мотающихся туда-сюда стеблях. Куда ни ткнись — всюду были их колени и локти… Всюду были их мягкие бока и упругие животы… Картофельный Боб не видел той тропы, что вела бы его между ними. Он всегда делал так на своём поле, но тут всё было иначе: на пути к настоящему ветру ему пришлось проламываться сквозь людей, давя их щиколотки — делать так, как он никогда раньше не делал.
А люди-заросли, мешавшие ему пройти — сердились на него и толкали его, когда он делал так…
Он увернулся от рослого человека с широкой строгой челюстью, что загораживал ему путь, пытаясь поймать Картофельного Боба растопыренными пятернями… Потом протиснулся вплотную к другому человеку, заработав от него ещё один болезненный
