Бобы на обочине - Тимофей Николайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его рвануло, едва не оторвав от земли, и… потащило куда-то…
Картофельный Боб открыл глаза и увидел как раз напротив своего носа чей-то здоровенный потёртый локоть.
На него по-прежнему кричали то справа, то слева, но теперь он не мог убежать от этих криков — чьи-то крепкие руки держали его, облапив за бока, и стиснув так, что ребра трещали. Он был способен лишь втягивать голову в плечи и слабо трепыхаться при этом. Когда они протискивались через коридор в том месте, где моталась на петлях растворенная водительская дверь, Картофельного Боба как следует приложило об её кромку и развернуло так, что он уже не тащился следом, волочимый в охапке, а подпрыгивал на одной ноге, с трудом поспевая. Тут он увидел, что тащивший его человек — это тучный дядюшка Туки, и обрадовался.
В боках, которые дядюшка Туки обжимал своими ручищами, болезненно всхлипывало… и ещё хрипело под ребрами… да ещё всё сильнее болело там, куда незнакомый человек ударил его туфлей.
Картофельному Бобу очень хотелось кашлять, как при жестокой простуде, но он пока сдерживался изо всех сил.
Лицо дядюшки Туки, вернее — тот край его щеки, что мог видеть Картофельный Боб — тоже был исступлённо-багровым, как и у всех прочих сердитых людей. Но Картофельный Боб, несмотря на испуг, снова испытал мимолётное тёплое чувство внутри — ведь дядюшка Туки не бросил его, среди орущих незнакомых людей и бренчащего железа, он пришёл ему на помощь, как и пообещал дядюшке Чипсу. Он спасает его — несёт наружу, туда, где светло и настоящий ветер.
Картофельному Бобу очень хотелось наружу.
Ещё больше ему хотелось назад — на своё поле…
Наверное, — подумал он, болтаясь в охапке, — дядюшка Туки сейчас поможет ему и в этом.
Решив так, он совсем перестал вырываться и повис на руках у дядюшки Туки, лишь изредка издавая похрипывающие вздохи-выдохи.
Дядюшка Туки протиснулся в проём, резко выволок его за собой и захлопнул дверь.
Он всё сделал так, как и хотел Картофельный Боб, но их никак не могли оставить в покое — дверь снова распахнули изнутри, и сразу несколько человек полезли следом, сталкиваясь плечами и застревая. Дядюшка Туки оглянулся через плечо на эту погоню и ускорил шаги. Картофельный Боб, которого дядюшка Туки сволок на обочину следом за собой — и так уже несколько раз сильно ударился о края ступенек неловко подвернувшейся стопой. Ведь Дядюшка Туки волок его слишком быстро, а Картофельный Боб никак не мог изловчиться и нащупать опору подошвами новых туфель. Они попадали на ступеньки, но всегда — на самый край, и всегда соскальзывали с края прежде, чем Картофельный Боб успевал на ней как следует утвердиться.
Итак, тучный дядюшка Туки — спрыгнул вниз с последней ступеньки и, полуобернувшись и страшно перекосив рот, сдёрнул следом за собой и Картофельного Боба.
Тот упал — ногами в толчёные каменные крошки — и они сдобно захрустели под туфлями.
Несколько мгновений он ничего не видел, кроме этого камня, и ничего не чувствовал, кроме его растёртого запаха и хруста.
Ноги его разом расслабились и обмякли, едва только ощутили под собой что-то, что не было пустотой, прыгающей под жестяным помостом. Но земля в «далеке-далеко» тоже была странной — сплошной сыпучий камень, в котором тонули ноги. Камень, пытающийся пробраться внутрь его туфель. Это непривычное и непредставимое ощущение — мягкости твёрдого — казалось, растворило бесследно все крепкие кости в его ногах… и если бы дядюшка Туки не продолжал стискивать его в охапке, то Картофельный Боб, без сомнений — плюхнулся бы ничком посреди нетоптаного гравия обочины.
Дядюшка Туки словно почувствовал это — так и держа Картофельного Боба на весу, он развернул его лицом к себе и несколько раз сильно встряхнул, приводя того в чувство.
У Картофельного Боба громко и забавно чакнули зубы.
Он хотел было засмеяться и поблагодарить тучного дядюшку Туки за спасение из людских зарослей, но тот довольно грубо встряхнул его ещё раз.
И ещё…
С каждым следующим рывком мягкие невесомые кости в ногах Картофельного Боба становились все твёрже и твёрже, пока наконец, не окрепли настолько, что перестали быть болтающимися веревками, с привязанными к ним за шнурки туфлями.
Тогда дядюшка Туки, наконец, отпустил его — Картофельный Боб покачнулся, будто лопата, вдавленная в землю неглубоко… но, устоял…
— Что ты вытворяешь, а? — спросил его дядюшка Туки… слишком громко, чтобы Картофельный Боб осмелился ему ответить.
Он по-прежнему комкал пиждак на плече Картофельного Боба, словно опасался, что Боб от него убежит. Тот пугливо поёжился — пальцы дядюшки Туки были тверды и корявы, как торцы поленьев. Они больно впивались в плечо Картофельному Бобу, проникая сквозь мягкую ткань пиждака совершенно беспрепятственно… будто сквозь сырое тесто.
Он собрался было встряхнуть Картофельного Боба ещё разок — тот почувствовал, как напряглись и отвердели пальцы‑поленья на его плече — но тут на обочине опять сделалось людно…
Они оба, и дядюшка Туки, и Картофельный Боб, оглянулись на двери Буса — около подножки теснились, наползая одно на другое, пунцовые человеческие лица. Они опять показались Картофельному Бобу совершенно одинаковыми, и это удивило его несказанно — он ещё ни разу в жизни не видел столько одинаковых вещей сразу. Даже листья на ветках дерева и то больше различались один от другого, чем эти люди — в основном они толпились в дверях Буса, и в тёмном его чреве, словно не решаясь высунуться наружу слишком уж далеко. Однако, даже оставаясь внутри, они странным образом будто обступали их — его и дядюшку Туки — со всех сторон.
Картофельный Боб почувствовал опять, что ему становится тесно и страшно. Он отодвинулся от этих одинаковых лиц как можно дальше, насколько крепкая рука дядюшки Туки позволяла ему это.
И вдруг, словно эта пара коротких шагов изменила остроту его зрения — он увидел широту целого мира вокруг…
Того мира, что обступал и его, и тучного дядюшку Туки, и даже Бус — обступал и топил в себе, растворял в разноцветном пространстве, как лужа на краю грунтовой дороги растворяет в себе скатившийся в неё земляной комок…
Гравий на обочине рокотал под ногами — камня тут было накрошено столько, что даже траве места не доставалось…
Налетающий от облаков настоящий ветер будто пересыпал гравий
