Кадын - Ирина Богатырева

Голос был спокойным и властным. Я поверила и застыла, с трепетом ощущая его прикосновение. Его огромная шершавая ладонь прикрыла почти все мое лицо и двигалась медленно, осторожно. Пальцы чуть касались бровей, лба, виска, волос, потом, обнимая, спустились по скулам к подбородку. Он легко провел по губам, спустился от бровей по носу вниз и снова расправил ладонь на лице, точно птица – крылья.

Этих прикосновений, нежных, теплых, хоть руки его были уже стары, я не забыла до сего дня.

– Хоть ты и не похожа на мать, я узнаю тебя, – сказал он и снял руку. – Я Бара-Атой. Можешь просить меня о любой помощи. Я и все мои духи будем верно служить тебе до моего последнего дня.

Я удивилась его словам. Кому служить – мне? Уже не ребенку, но еще не воину? Мне вновь стало не по себе.

– Не бойся, Ал-Аштара. Моя завеса смущает тебя? Но если б ты видела мое лицо, ты бы больше боялась. – Он подождал, что я скажу, но я молчала. Тогда он продолжил, и голос его стал по-отечески добр: – Сядь, расскажи о себе. Я не слышал про тебя много лет. Если тебе неуютно в моем доме, зажги светильники.

Я решила, что свет поможет мне. Светильники лежали в мешочке, подвешенном на стропилах. Я зажгла два. Было похоже, что их давно не доставали. В освещенном доме стало легче. Я присела на подушку рядом с дядей, но не знала, как начать говорить. Будто забыла, для чего ехала, одни вопросы были во рту – отчего он так странно живет, что с ним случилось?

– Верно ли то, что я сказал? – спросил он, не дожидаясь меня. – Духи призвали тебя в служение Матери?

– Да, дядя. Ты видишь ее пояс на мне.

Он кивнул, шелк качнулся.

– Тебе нужно оружие?

– Да, дядя. Я готова платить за него.

– Нет, настоящее оружие нельзя выменять. Любой из моего стана сделал бы его тебе. Но настоящее оружие – это друг, который должен прийти сам. Те, я старый дурак: у меня есть дар для тебя, – добавил он вдруг с улыбкой. – Скажи, ты помнишь сказание о Тарисе?

Я кивнула – это сказание нравилось мне больше других. Давно уже кочевал наш люд в поисках Золотой реки, прошел ледовые моря и снежные степи, выбился из сил и долго жил на одном месте. Царь погиб, и никто не правил, потому что три его сына были детьми. Но царь завещал, что власть получит тот из них, кто сможет натянуть его лук одной рукой. Лук же, как поется, был сделан из ствола дуба.

Прошли годы, и стали духи ээ-торзы звать народ в путь. Но не захотели люди уходить. Не хотели и два брата-царевича. Лишь младший лучше других слышал голоса торзы и звал всех в кочевье. Стали тогда спорить царевичи, как поступить. И решили так: кто из них получит власть, кто натянет лук и станет царем, того воля и победит. Но как ни бились старшие, не могли даже согнуть лук. А младший, Тарис, встал на одно колено, поклонился земле, прижал к ней конец лука, переломил через ногу и натянул одной рукой. Так стал он царем, и победила его воля: люди снялись и ушли.

С тех самых пор отцу наследует младший сын. Тарис был наш предок – царского рода. От среднего брата пошел род кузнецов, а от старшего – род торговцев, и потому до сих пор ревнуют они к царям: не могут простить их главы, что власть ушла к младшему.

– Тогда ты знаешь, что тебе делать, – сказал дядя и указал рукой на стену. Там висел прекрасный боевой лук, роговой, с резными накладками. Только тетива была спущена. Я поняла и сняла лук.

Ладони у меня вспотели. А что, если не смогу? – крутилось в голове. Вдруг я не Тарис? Видно было, что давно никто не спускал с него тетиву – точно спящий барс был он. Но я попробовала – прекрасный лук. Тогда решилась, опустилась на левое колено, правой ногой пережала, потянула тетиву – легко она легла, мягко согнула дугу и не лопнула.

– Получилось! – крикнула я радостно и с удивлением. Протянула лук дяде, он слегка тронул тетиву и сказал:

– Девы нашего рода всегда были воительницы. Твоя мать тоже не оставила свой чекан, когда ушла в дом к твоему отцу. С луком же шагнула в бело-синюю высь – я сам на ложе огня положил его ей. Но тебе не худший достается, чем был у матери.

Я не знала, как благодарить дядю, – о луке еще и не мечтала. Но он не дал мне ничего сказать.

– Пойдем теперь. – Он спустил ноги с ложа. – Покажу тебе, откуда приходят клинки!

Я думала, кости больны у Бара-Атоя, потому и сидит в доме. Но походка его была тверда и легка, а стан прям. Высоким и сильным оказался он, и я бы отстала, не прибавь шага.

Тропа быстро вывела за стан и пошла по плечу пологого холма, потом спустилась пониже и вдоль ручейка заструилась в распадок. Собирались сумерки, но дядя хорошо знал дорогу и не сбавлял шага, хоть и сейчас не поднял плата с лица, и я не понимала, как он различает тропу.

– Что отец? – спрашивал по пути. – Хорошо ли живет, легко дышит?

– Легко, – кивнула я.

– По зверю ходит, куниц, соболей, горностаев, верно, бьет?

– Нет, он по пастбищам ездит, к охотникам на деляны, сам давно не зверует.

– Э, тоже состарился Арактас. Когда-то мы вместе ходили зверовать зимой. Вольные были тогда воины, с первым снегом и до ранней весны пропадали в горах. Ни горы, ни пастбища, ни жены нас не держали. А теперь я и рад бы побежать в лес по снегу, да духи все отняли, оставили одну долю: вот, дед, сиди и носом гору рой. Кто бы сказал мне такое раньше? Но духи умеют шутить над людьми.

Мы поднимались вверх по ручью. Лес отступил, каменистые стены стали сходиться ближе. Потом тропа отошла от ручья, поплутала по склону, забирая влево, а скоро я услышала те же звуки, что были в кузне.

– Слышишь: жизнь, – довольный, сказал Бара-Атой, и тут мы завернули за уступ и оказались на открытом склоне. Там стоял домик-кузня, а рядом, как черный глаз грифона, был лаз в пещеру. Слева от нее падал небольшой водопад – тот самый ручей, вдоль которого мы поднимались. Справа по склону были срублены все деревья, стук топора и сейчас стоял над горою.

– В железе новая жизнь, дева, – сказал Бара-Атой, и я подивилась, как изменился его голос: будто он помолодел, и мне представилось, как должны бы загореться под платом его глаза. – Железо – это кости древних людей. Себя ээ-торзы они отдали, чтобы сделали кости рудой. С железом человек перестанет быть человеком, но великим, сильнейшим, победителем над всем миром станет. Наш люд может еще сотни лет скитаться по свету, в кочевье не зная отдыха, но железо – вот то, говорю я тебе, что изменит когда-нибудь и наш люд, и облик мира.

Меня смутили его слова, но я промолчала. Думала, он поведет меня в кузню, но Бара-Атой сказал:

– Там, во чреве горы, рождаются клинки. По камню уже можно понять, каков будет меч в бою.