Дневник горничной - Октав Мирбо

Однажды ночью она шепотом рассказала мне о причине своего ухода от одного версальского чиновника.

— Представь себе, там была куча всяких животных… кошки, три попугая… обезьяна… две собаки… И нужно было за ними ухаживать… Для них ничего не жалели… Нет, ты подумай, нам давались только объедки… А им дичь, крем, пирожные, эвианова вода, милочка!.. Да, они пили только эвианову воду, эти гадкие животные, потому что в Версали в то время свирепствовала эпидемия тифа… Однажды зимой хозяйка вздумала перенести железную печку из моей комнаты в ту комнату, где спали обезьяна и кошки. Ну, и знаешь? Я их ненавидела, особенно, одну из собак… ужасного, старого мопса, вечно возившегося в моих юбках… несмотря на пинки… Однажды утром хозяйка увидела, что я колочу собаку… Можешь представить себе, что из этого вышло… Она меня сейчас же прогнала… И если бы ты знала, милочка, эта собака…

И заглушая смех на моей груди:

— Эта собака… походила на мужчину…

Ах, эта Клеклэ!.. что это была за чудачка и душка!..

Вообще, даже и не подозревают о всех неприятностях, выпадающих на долю прислуги и о тягости их постоянной эксплуатации. То хозяева, то посредники доставляющие места, то благотворительные учреждения, а то и свой брат, так как среди прислуги тоже встречаются мошенники. Никто не интересуется друг другом. Каждый живет, нагуливает жир и развлекается за счет беднейшего. Декорации меняются; вы встречаете различные, враждебные друг другу общественные слои, но Повсюду те же страсти, и те же аппетиты. И в шаблонной буржуазной квартире, и в великолепном дворце банкира, вы встретите одинаковые гнусности. В конце концов, каждая девушка, подобная мне, должна заранее считать себя побежденной, куда бы она ни пошла и чтобы она ни стала делать. Бедняки — это удобрение для той почвы, на которой вырастает жизненная жатва, жатва счастья, собираемая богачами, не желающими ничем делиться с нами…

Говорят, что теперь нет рабства… Забавная шутка, черт возьми!.. Ну, а прислуга, что же это такое, как не рабы?.. Настоящие рабы, со всеми свойствами, порождаемыми рабством: нравственной развращенностью и злобой… Слуги заражаются порочностью от господ… Поступая на место чистыми и честными — есть и такие — они быстро портятся, соприкасаясь с развращающими нравами. Они видят только порок, дышат воздухом, насыщенным пороком, живут, окруженные со всех сторон пороком. И со дня на день, с минуты на минуту, они становятся все хуже, не имея никакой защиты против овладевающего ими порока, и вынужденные служить ему, лелеять его, уважать его. И вот они возмущаются, потому что не в состоянии удовлетворять собственным порочным наклонностям, и разбить сковывающие их цепи. Ах, это изумительно!.. От нас требуют добродетели, самоотречения, самопожертвования, героизма, пороков льстящих тщеславию господ и полезных им — и всего этого требуют, платя презрительным отношением и месячным жалованьем от тридцати пяти до девяноста франков… Нет, это слишком!.. Прибавьте к этому, что мы живем в постоянной необеспеченности; благополучие наше неустойчиво и нам постоянно грозят ужасы завтрашнего дня и безработицы; прибавьте к этому, что нас повсюду оскорбляют, запирают от нас двери и ящики, делают пометки на бутылках, пересчитывают печенье и чернослив, и поминутно окидывают шпионскими взглядами наши руки, карманы и сундуки. Нет ни одной двери, ни одного шкафа, ни одного ящика, ни одной бутылки, ни одного предмета, который не кричал бы нам: «воровка!.. воровка!.. воровка!..» Прибавьте к этому угнетающее нас ужасное неравенство и чудовищное различие положений, которые, несмотря на фамильярность, улыбки и подарки, разделяет нас и наших хозяек пропастью глухой ненависти, сдержанной зависти и готовой прорваться мести… и это различие между нами делается еще более чувствительным и унизительным, вследствие капризов и даже доброты этих несправедливых и бессердечных существ, которые называются богачами. Задумывались ли вы хоть на одну минуту о том, сколько смертельной и вполне законной ненависти, сколько чудовищных позывов к убийству — да, к убийству — должно накопиться в нас? Знаете ли вы, что наши господа, желая дать представление о чем-нибудь низком и омерзительном, восклицают, не стесняясь нашим присутствием, с презрением, выбрасывающим нас за борт человечества: «Это лакейская душа… Это лакейское чувство?..» Во что же можем мы превратиться, живя в этом аду?.. Неужели мои хозяйки воображают, что мне не хотелось бы наряжаться в красивые платья, кататься в прекрасных каретах, веселиться с своими поклонниками, держать прислуг?.. Они говорят нам о преданности, честности, верности… Но вы бы первые умерли — от этого, негодницы!..

Однажды, в одном доме на Камбонской улице — я столько уже раз меняла места — хозяева выдавали дочь замуж. Был большой вечер и показывали подарки, которыми можно было бы наполнить целый фургон. Я спросила с шутливой насмешкой у лакея Батиста:

— Ну, Батист… а вы?.. ваш подарок?

— Мой подарок? — сказал Батист, пожимая плечами.

— Ну, говорите же!

— Я бы им подарил жестянку керосину, и зажег бы под их постелью… Вот мой подарок…

— А ваш, Селестина?.. — спросил он меня в свою очередь.

Я скрючила пальцы наподобие когтей и с кровожадным жестом:

— Вонзила бы им в глаза ногти… — ответила я.

Метрдотель, к которому никто не обращался с вопросом и который с обычным вкусом наполнял цветами и фруктами хрустальную вазу, сказал спокойно:

— Ну, а я удовольствовался бы купоросом, который плеснул бы им в морды, там, в церкви…

И воткнул розу между двух груш.

Еще бы их любить!.. Удивительней всего то, что им не очень часто мстят. Подумать только, что каждая кухарка ежедневно держит в своих руках жизнь и смерть своих хозяев… щепотка мышьяку вместо соли, капля стрихнина вместо уксуса… и дело сделано!.. И все-таки нет… Должно быть уж рабство у нас в крови…

Я не получила образования и пишу обо всем, что думаю и что вижу… И все это, сказать по правде, очень некрасиво… Мне кажется, что каждый, кто берет к себе в дом несчастного бедняка, хотя бы это была последняя проститутка, обязаны ему покровительствовать и дать немного счастья… И если господа ничего этого нам не дают, то мы имеем право взять все, что нам нужно — хотя бы для этого пришлось прибегнуть к грабежу и убийству…

Ну, пока довольно… Не стоит думать об этом: начинает болеть голова… Вернусь к своему рассказу…

Мне пришлось употребить много усилий, чтобы покинуть сестер Тридцати Шести Скорбей… Несмотря на любовь Клеклэ, на новые и приятные ощущения, я тосковала в своей тюрьме и мечтала о свободе… Когда добренькие сестры поняли, что я твердо решилась уйти, они сейчас же засыпали меня предложениями… Теперь их для меня нашлось много… Но я не всегда бываю дурой и меня не всегда легко провести… Я отказывалась от всех мест, находя их неподходящими… Любопытные физиономии корчили тогда эти святоши… Достойно смеха… Они рассчитывали поместить меня к каким-нибудь старым ханжам и затем делать вычеты из моего жалованья… Я радовалась, что могу им тоже, в свою очередь подложить свинью…