Дневник горничной - Октав Мирбо

— Ну да!..

— Я тогда тоже уеду.

Жозеф не отвечает… Он ходит по седельной… нахмурив лоб… с озабоченным видом… нервно теребит в кармане своего синего передника садовые ножницы… Выражение лица у него злое… я повторяю, смотря, как он бегает по комнате…

— Да уеду… вернусь в Париж…

У него не вырывается ни слова протеста… Ни одного звука… ни одного умоляющего взгляда… Он подкладывает полено в потухающую печку, потом начинает снова молча ходить по комнате… Чем объяснить его поведение?.. Он, значит, решил порвать?.. Значит, хочет этого?.. Значит, потерял ко мне доверие, разлюбил?.. Или же просто его пугает мое безрассудство, мои постоянные приставания? И я спрашиваю его, слегка волнуясь:

— А вас это не огорчает, Жозеф… что мы больше не будем видеться?..

Не переставая ходить, даже не бросив на меня своего обычного подозрительного, косого взгляда, он говорит:

— Разумеется… Но что-ж делать. Нельзя заставлять людей делать то, чего они не хотят… Им может нравиться или не нравиться…

— Разве я от чего-нибудь отказываюсь, Жозеф?..

— И потом, у вас всегда на мой счет дурные мысли… — продолжает он, не отвечая на мой вопрос.

— Я?.. Почему вы мне это говорите?..

— Потому что…

— Нет, нет, Жозеф… Вы меня больше не любите… У вас теперь что-то другое в мыслях… Я ни от чего не отказывалась… Я обдумывала — вот и все… Кажется, это довольно естественно… Не обдумав, нельзя решать на целую жизнь… Наоборот, вы должны быть довольны моими размышлениями… Это доказывает, что я не какая-нибудь вертушка, а серьезная женщина…

— Вы порядочная женщина, Селестина… Аккуратная женщина…

— Ну, так как же?..

Жозеф, наконец, останавливается, и устремив на меня серьезный… недоверчивый… но уже более мягкий взгляд:

— Это не то, Селестина, — медленно говорит он… — Не в этом дело… я вам не запрещаю думать… Бог с вами!.. Обдумывайте… Время еще есть… И мы поговорим, когда я вернусь… Но видите ли, я не люблю… чтобы слишком любопытничали… Есть вещи, которые не касаются женщин… Вещи…

И кончает фразу движением головы… Минуту помолчав:

— Ничего у меня, Селестина, в голове не изменилось… Я о вас думаю во сне и наяву… Вы мне всю кровь взбунтовали… То, что я вам говорил… я повторю во всякое время, клянусь Богом… Мы еще об этом поговорим… Но не следует любопытничать… Вы себе делайте свое дело… а я свое… Таким образом не будет ни обмана, ни разочарований…

И подойдя ко мне, он схватил меня за руки.

— У меня башка упрямая, Селестина… Да! ее не скоро прошибешь!.. Но что войдет, засядет крепко… колом не вышибешь… Я, Селестина, мечтаю о вас, о вас в маленьком кафе…

Рукава его рубашки засучены до локтей… Мускулы огромных, упругих рук, точно созданных для объятий, проворно движутся под белой кожей… На внутренней стороне локтя я заметила татуировку, — пламенеющие сердца, скрещенные кинжалы над горшком с цветами… От его широкой выпуклой, как кираса груди идет сильный запах тела… И опьяненная этой силой, этим запахом, я прислоняюсь к подставке, где только что, когда я вошла, он чистил металлическую сбрую… Ни г. Ксавье, ни г. Жан, никто из всех прочих красавцев, щеголей, не возбуждал во мне такого неистового желания, как этот старик с низким лбом и почти зверским лицом… И обняв его и стараясь раздразнить своим прикосновением, я бормочу слабым голосом:

— Жозеф… я хочу иметь вас сейчас же… Мой миленький Жозеф… Я тоже мечтаю о вас… У меня тоже вся кровь взбунтовалась…

Но Жозеф говорит серьезным, отеческим тоном:

— Это теперь невозможно, Селестина…

— Ах! я хочу сейчас же! Мой миленький Жозеф!..

Он освобождается из моих объятий легким движением…

— Если бы это было так, ради шутки, Селестина… понятно… Да, но это серьезно, навсегда… Нужно быть благоразумными… Нельзя… пока священник не благословит…

И мы останавливаемся друг против друга; он, с горящим взглядом и прерывающимся дыханием… я, разбитая, с кружащимися мыслями, и пламенем, разлитым по всему телу…

XV

20-го ноября.

Жозеф уехал, как это было условлено, вчера вечером в Шербург. Когда я спустилась вниз, его уже не было.

Заспанная Марианна, с опухшими глазами, отхаркиваясь, накачивала воду. На кухонном столе стоит тарелка Жозефа с остатками супа и пустая бутылка из-под сидра… Я волнуюсь и в то же время довольна, так как я чувствую, что с сегодняшнего дня открывается предо мной новая жизнь. Чуть брезжится; холодно. Позади сада виднеется в густом тумане спящая деревня. Я различаю доносящийся до меня издали, из невидимой долины, еле слышный свисток локомотива. Поезд увозит Жозефа и мою судьбу… Я отказываюсь от завтрака. Грудь мою давит что-то тяжелое, как камень… Я уже не слышу свистка… Туман густеет и окутывает сад…

А вдруг Жозеф никогда больше не вернется?..

Весь день я была рассеяна, нервна и ужасно взволнована. Никогда еще дом не казался мне таким унылым и коридоры такими мрачными, гнетущими своим мертвым безмолвием; никогда я еще так не ненавидела злое лицо и визгливый голос барыни… Сил нет работать… Я жестоко поругалась с барыней и была убеждена, что мне сейчас же откажут от места… Я спрашиваю себя, как проживу я эти шесть дней без Жозефа… Мне будет невыносимо скучно обедать вдвоем с Марианной. Я испытываю потребность поговорить с кем-нибудь…

Обыкновенно, как только наступает вечер, Марианна мертвецки напивается. Сознание ее тяжелеет, язык заплетается, губы отвисают и лоснятся, как отполированный край старого колодца… и она делается такой печальной, жалкой… Она стонет, жалуется и всхлипывает, как ребенок… Вчера вечером у нее был более человеческий вид и она сообщила мне, не переставая охать, что боится забеременеть… Марианна беременна! Ну, это я вам доложу!.. Я чуть не расхохоталась… Но тут же я испытываю острую боль, словно меня стегнули кнутом… А вдруг Марианна беременна от Жозефа?.. Я припоминаю, что, поступив на место, я их сейчас же заподозрила… Это нелепое подозрение ничем не подтвердилось, наоборот… Если бы Жозеф был в связи с Марианной, я бы об этом знала… пронюхала бы… Нет, это невозможно… это немыслимо… И кроме того, Жозеф слишком эстет для этого…

Я спрашиваю:

— Вы в этом убеждены, Марианна?

Марианна щупает живот… ее жирные пальцы погружаются и тонут в складках живота, похожего на плохо надутую каучуковую подушку.

— Убеждена?.. Нет… — говорит она… — Я только этого опасаюсь…

— Но от кого же вы можете забеременеть, Марианна?

Она колеблется; потом разом выпаливает с нескрываемою гордостью: