Воспитанница любви - Ольга Тартынская

Незадачливый корнет вынужден был ретироваться, что-то проговорив сквозь зубы, но Вера не испытала облегчения. Снова она попала из огня да в полымя. Что этот Стельковский? Он чем же лучше? Однако сердечко томилось и ныло от напоминания: густой светлый хохол, ухоженные руки. Светский шик, вот только усы… Усов у Вольского не было.

– Не годится такой хорошенькой барышне гулять по улице в одиночестве. Позвольте, провожу вас, – предложил свою руку Стельковский.

Вера встрепенулась:

– Не затрудняйтесь, я уже дома.

Однако Стельковский, как и давешний поклонник, отличался настойчивостью.

– Я должен быть уверен, что вы в безопасности.

Уже не было сил сопротивляться, и Вера позволила проводить ее до двери номера под любопытствующие взгляды постояльцев. В память ее впечаталась уличная картинка: расходится кучка зевак, а нищий во фризовой шинели так и стоит на углу. Где она могла видеть его, где? Да полно, должно быть, это его постоянное место, потому и запомнился.

Распрощавшись с изысканным кавалером, девушка вошла в номер и вспугнула своим появлением Сашку с горничной. Глаша порскнула в двери мимо госпожи, а Сашка залился румянцем и, приняв независимый вид, силился оправдаться. Вера не слушала его. Она развязывала ленты шляпки и устало твердила:

– Куда деться? Куда уйти от всей этой грязи, от низости? Куда?..

Глава 8

Стельковский

Не сразу Вера научилась беречь свои силы во время представления и возвращалась после спектакля домой вся разбитая, изнемогшая. Играли каждый день, Антип Игнатьевич ликовал: самые смелые его предположения сбылись. Публика валила валом. Однако требовалось постоянно обновлять репертуар. Веру вынудили репетировать легкомысленных, кокетливых особ в водевилях. Деваться было некуда: в условии указано, что она должна играть во всех предложенных антрепренером пьесах. Здесь опять Антип Игнатьевич, обычно ласковый, мягкий, употребил настойчивость и твердость. Иначе он и не был бы антрепренером, думала Вера, если б неумел достичь цели. Иногда и вопреки собственным представлениям о хорошем вкусе и нравственности.

Одно хорошо: водевиль не требовал много сил. Все игралось грубо, ненатурально, а большего и не нужно было. У Веры оставалась одна надежда – бенефис. Предусмотрительный Антип Игнатьевич не упомянул о бенефисе в условии, так что все было лишь на словах. Неоднократно Вера заговаривала робко о занимающем ее вопросе, антрепренер не отказывался от своих слов, но ссылался на занятость труппы и большие сборы. Впрочем, юная актриса еще не решила, в какой пьесе хочет играть. Опять понадобятся костюмы. Ее забота – набрать актеров, кто согласится с ней играть, а в труппе вся женская часть недолюбливала Веру. Особенно Натали.

Бывшая премьерша донимала Веру мелкими пакостями. Она так и не призналась, что испортила костюм Офелии. Теперь юной актрисе приходилось держать ухо востро. В ее уборной то и дело обнаруживалось что-нибудь курьезное: то стул вымазан белилами, то зеркало треснуло, то в баночке вместо румян окажется деготь. Одно утешало – костюмы теперь оставались целехоньки, потому что шились за счет труппы.

Со временем Вера отчаялась дождаться бенефиса и уже не напоминала о нем Антипу Игнатьевичу. Он сам однажды вошел после спектакля в уборную Веры и сообщил:

– Присылали от губернатора, Фома Львович просит удивить чем-нибудь петербургского гостя. Того самого князя, помнишь ли, душенька, что на Масленицу гостил у губернатора. Князь – отменный ценитель театра, его не удовольствуешь водевилем «Крестная маменька», тут драму подавай, трагедию! А это именно твой род. Но одного «Гамлета» будет мало. Готовь бенефис, душенька, да поскорее.

Девушка не верила своим ушам. Наконец-то бенефис! Веру мало занимали деньги, которые она получит от бенефиса, но возможность блеснуть в выгодной драматической роли! Однако что сыграть? Что ей, неопытной, по силам? Антрепренер и сам вдохновился: ему тоже виделась роль вроде Гамлета, значительная.

– Надо еще Шекспира играть! «Отелло» или «Макбета». О, там есть где развернуться! – Должно быть, он уже видел, как душит бедную Дездемону, такое вдохновение было написано на его лице.

– Однако что же мне выбрать? – заметалась Вера.

Антип Игнатьевич задумался, оценивающе разглядывая юную актрису.

– Я бы выбрал леди Макбет. Вообрази, душенька, какие страсти! Ведьмы, убийства, коварство, сумасшедшая леди Макбет, которая трет руки и не может оттереть невидимую кровь! Какой восторг!

Вера пожала плечами, не разделяя этого восторга.

– Однако ты подумай, душенька, после скажешь свое решение.

В размышлениях, какую роль ей предпочесть, Вера вернулась домой. Она уже не ютилась более в трактирном номере, а сняла крохотную квартирку чуть не на чердаке. Переменить жилье девушка решилась после эпизода с Шишковым. Самолюбивый корнет подкупил Натали и все выведал у нее о приватной жизни госпожи Кастальской. Должно быть, о Сашке тоже Натали насплетничала. Бывшая премьерша не знала наверное, состоят ли они в родстве с Верой, но что-то подозревала.

Братец же вовсе отдалился от нее, но Вера настояла, чтобы он переехал с ней. Сашка не часто появлялся дома, однако все же можно было за ним приглядывать. В редкие встречи они вспоминали о намерении навестить родной Слепнев, маменьку, но обязательства по условию не давали этой возможности. А ведь еще предстояло путешествие по ярмаркам! Вера с содроганием думала об этом. К театру она едва притерпелась, что же будет в странствиях? Тряска, день в повозке, ночевки в поле, грубые пьяные актеры, клопы в гостиницах… Не ехать же было нельзя – плати пять тысяч рублей неустойки. Только теперь Вера начала понимать, на что она обрекла себя, подписав условие на четыре года.

Тяжелые мысли обступили ее, но девушка научилась отгонять их. Велев Глаше подать ужин, юная премьерша подкрепилась со знанием дела. Всякий раз после спектакля она испытывала волчий голод. Поедая трактирные котлеты, она окончательно решилась: «Буду играть Дездемону».

Кровавые страсти леди Макбет были непонятны, непостижимы для юной актрисы, еще не столь опытной в человеческих драмах. Дездемоне неведомы темные инстинкты, она ясная, кроткая. Вера уже представила себя в простом белом платье у ног возлюбленного и повелителя. Доверчивость, полная самоотверженность, детская вера в его любовь. Воображение вело ее дальше. Вот клевета, навет, любимый одержим ревностью, он одинок в своей темной страсти, а сердце Дездемоны сжимается от жалости и любви. Умереть от руки возлюбленного – как это прекрасно, как романтично!..

– Барышня, к вам господин гусар, – сообщила Глаша.