Мертвое царство - Анастасия Александровна Андрианова

– Извини за беспокойство, князь, – послышался голос Нилира.

Я отпер затвор и распахнул дверь, не потрудившись даже набросить что-то поверх нижней рубахи и подвязать волосы. Раз воевода ломится прямо в опочивальню в такой час, значит, ничего доброго услышать не придётся.

– Говори.

Лицо у Нилира было бледное и неуверенное, веснушки яркой россыпью выделялись на щеках.

– Мне думается, ты сам захочешь взглянуть, раз не спишь. Пойдём, князь.

Ругнувшись, я наспех натянул штаны, сапоги, набросил плащ и перехватил волосы ремешком. Рудо вопрошающе поднял косматую голову, а я успокоил его, махнув рукой: мол, лежи, вернусь скоро. Нилир переминался с ноги на ногу, как юнец на пороге девичьей светлицы, а всё же не говорил ничего, шельмец. Во мне закипала ярость, и я сжимал челюсти до зубного скрежета, чтобы не наброситься на своего воеводу.

Сквозь оконца в терем просачивался мутно-молочный свет студёного утра, и в нетопленых коридорах гулял сырой сквозняк. Мы с Нилиром быстро прошагали через весь терем и вышли во двор. Я нахмурился, когда услышал заливистый лай с псарни, и удивился, когда Нилир повёл меня именно туда.

– Да будь ты проклят, если промолчишь ещё хотя бы минуту! – рыкнул я.

Нилир обернулся и сдвинул брови.

– Ну вот же, смотри сам, князь. Лучше увидеть, чем рассказать.

Я оттолкнул воеводу и ворвался на псарню. Лай стал оглушительным, но громче загромыхала кровь у меня в ушах, когда я увидел Шаньгу, Огарькова медведя.

Шаньга лежал на полу, устланном соломой. Он был жив, но выглядел потрёпанным: шкура свалялась и поредела, на плече коркой схватилась кровь. Собаки заливались от близости дикого зверя, бросались на свои оградки.

– Пришёл вот под утро прямо ко двору. Мы ворота ему открыли, – произнёс Нилир, растерянно почёсывая бороду.

Я опустился к Шаньге, сперва погладил его по широкому лбу, а медведь доверчиво ткнулся мне носом в руку. Злые слёзы выступили у меня на глазах.

– Где же хозяин твой, милый?

Я принялся ощупывать зверя, проверяя, нет ли где ран или переломов. Шаньга лизал мне шею.

– Приготовь горячую воду, травы и что-нибудь поесть. Я отведу его к себе.

– Зверя в княжью светлицу? – усомнился Нилир, но я наградил его таким взглядом, что воевода тут же кинулся отдавать приказы.

Рудо встретил Шаньгу так, как полагается встречать старого друга. Вылизал морду и усталые глаза, проводил к своей подстилке и великодушно уступил место. Я отпихнул пса, суетливо обмахивающегося хвостом, и принялся методично ощупывать каждую пядь медвежьего тела. Щупал шкуру, мышцы и кости под ней. Проверил когти, подушечки лап, зубы, язык и глаза. Вытащил терновую колючку, застрявшую между пальцев. Шаньга благодарно лизал мне руки, а я смаргивал слёзы и, стиснув зубы, думал.

– Где же твой хозяин? – спросил я вновь. Конечно, медведь мне ничего не ответил.

Служанки принесли то, что я просил. Вместе с ними вернулся Нилир и недовольно цокнул языком, увидев, что огромный пёс и медведь заняли большую часть опочивальни. Я забрал у любопытных девок воду и снадобья, а Нилиру бросил через плечо:

– Собери мне вещи в дорогу.

– Ты уезжаешь? Один?

Я вытолкал девок и захлопнул дверь.

– Больше не могу тянуть. Видишь его? – Я махнул на Шаньгу, и сердце у меня кольнуло: медведь свернулся на подстилке и выглядел осунувшимся, хотя сейчас, перед зимой, быть бы ему жирным и лоснящимся. Огарёк брал его в последний раз перед спячкой, а я боялся, что вообще в последний раз. – Он никогда не возвращался один. Понимаешь? Никогда.

Я сглотнул, не в силах больше сказать ничего. Горло сдавило, я помотал головой.

Тяжёлая рука Нилира легла мне на плечо, и я тихо порадовался этому простому проявлению поддержки.

– Не беспокойся, князь. Твой сокол ушлый, видишь сам. Выжил один в Мостках, неизвестно как пробрался в Княжества на чужом корабле, в самую Морь примкнул к скоморохам и даже не кашлянул ни разу. Выберется и теперь, даже если схватило его какое-то лихо.

– Хотелось бы верить, – шепнул я.

Нилир похлопал меня по спине и ушёл выполнять поручение. Я дал Шаньге напиться, кинул ему толстую рыбину, а пока он ел, промыл раны и наложил мази. Рудо зорко следил за каждым моим движением, волновался, что ненароком сделаю больно его младшему другу. Расправившись с рыбиной, Шаньга уткнул морду в лапу и заснул. Рудо тоже лёг, прислонившись к медвежьему боку, а я отставил плошку с травяным снадобьем, прижался щекой к косматой шее и горько вздохнул:

– Умел бы ты говорить, милый. Умел бы ты говорить…

Рука моя скользнула по шее в густой мех и наткнулась на кожаный ошейник. Шаньга всегда носил такой, поэтому я сперва не удивился и не заметил ничего необычного. Только присмотревшись, я обнаружил лубяной коробок, прикреплённый к ошейнику. Брови сошлись на переносице, а пальцы спешно отцепили короб. Я почти знал, что не обнаружу там ничего доброго. Так и оказалось.

Внутри коробка я нашёл письмо, сложенное множество раз. Ни печати, ни подписи на нём не было, но едва увидев по-чудному выведенные буквы, я понял: для писавшего наш язык и наши письмена – не родные. Голову сжало привычной болью, сердце загрохотало тяжело и громко. Вслед за письмом из коробка вывалился алый камешек на ремешке: Огарьков соколий камень. Я выровнял дыхание, постарался привести мысли в порядок и начал читать.

Велика Седая степь, сиротский князь. Больше стократ, чем все ваши Княжества. Многие племена правят в степях, но главным станет тот, кто дойдёт до края земли. И я пока что дошёл дальше остальных тхенов, так что останавливаться мне нельзя.

Издревле у тхенов был занятный обычай: враги, заключавшие зыбкое перемирие, обменивались своими сыновьями. Если тхен задумывал напасть на лагерь другого, то знал, что в битве может погибнуть и его родной сын. Мальчики, воспитанные во вражеских шатрах как родные, вырастали верными обоим семьям и никогда не забывали о своей связи с двумя племенами разом: родным и приёмным.

Да, тебе это может показаться странным, но я рассудил, что вам, княженцам, такой обычай просто необходим. Жаль, сына у тебя не нашлось, не нажил, и сам, наверное, сейчас жалеешь. А может, и радуешься после моего письма.

Обычно мальчишек передавали сами тхены, но частенько их пленяли против воли. Это достаточно действенный способ, особенно когда между тхенами нет доверия. Враг задумывает нападение, выстраивает войска, выбирает лучшее время… И вдруг обнаруживает, что его сын и наследник куда-то пропал. Чуть позже ему доносят, что соседний тхен, тот самый, против которого должно было выдвинуться войско, взял себе наследника на воспитание. Начнётся ли тогда война? О нет, сиротский князь. Конечно же нет.

Господин Дорог – или как вы называете того, кто заправляет путями и судьбами? – сплёл тропки. Мою и твоего гонца. Вернее,