Мертвое царство - Анастасия Александровна Андрианова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У кабака я услышал шум и – что меня удивило и разозлило – иноземную речь. Приблизившись, я увидел какую-то потасовку: четверо степняков пытались вынести из кабака бочку с пенным, а мой знакомый усатый кабатчик, его сын и несколько завсегдатаев мешали им. Я остановился в стороне и стал наблюдать; с каждой минутой происходящее всё меньше мне нравилось.
– Зовите старосту! – крикнула какая-то женщина.
Вокруг кабака собирался народ, но никто не спешил схватить степняков и расправиться с ними как с ворами. Мне стало горько за Огарька, который поплатился за украденную курицу, будучи ещё ребёнком. Что же они, на мальце злость сорвали, а на иноземцах боятся? Много ли чего изменилось за пять зим? И тут же ответил сам себе: много. Так много, что жители Топоричка спокойно смотрели, как чужаки выносили бочку из местного трактира.
В тот раз я выкрикнул: «Именем князя Страстогора, остановитесь!». Сейчас же сам был князем.
К кабаку на крики прибежали дозорные – я уже понадеялся, что сейчас-то воров точно скрутят и если не бросят в острог, то приведут прямиком старосте на суд, но не тут-то было. Дозорные встали, не доходя до кабака, и стали просто смотреть, как обычные зеваки. Брови сами собой сошлись у меня на переносице. Неужели такое поведение степняков стало тут привычным? Или, что хуже – вдруг местные боятся перечить иноземцам?
Я привязал коня и тихо приблизился к дозорным, не сводя взгляда со степняков. Кабатчик пытался отстоять свою бочку, но один из степняков толкнул его так, что мужик не устоял на ногах.
– Орлы, своего князя в лицо-то знаете? – шепнул я дозорным. Они обернулись недоверчиво, тот, что старше, недовольно скривил рот, но тут же глаза его округлились, а спина выпрямилась. Значит, всё-таки знал.
В Княжествах редко меняются правители, всегда старший сын правит после отца, а брат бывшего князя и младшие дети довольствуются высоким положением в гильдиях или наместничеством в городах поменьше стольных. Войны за власть у нас были крайне редки, с самозванцами расправлялись споро и безжалостно, а с посягнувшими на терем в стольном любой князь мог сделать всё, что посчитал бы нужным. В лицо князя знали многие – по крайней мере, те, кому это было нужно. Дружина, старосты деревень, городские наместники, стрельцы, стражи, думские – все приходили на приёмы хотя бы раз за оборот Золотого Отца. Эти молодцы тоже наверняка меня видели в Горвене – старший уж точно, вот и всполошился. Узнал.
– Что прикажете, княже? – выпалил он.
Я прижал палец к губам.
– Тише. Никто не знает, что я здесь. Да и сам не знал, куда занесёт. Часто тут у вас такое?
Я кивнул в сторону кабака. Степняки уже открыто глумились над хозяином, дёргали за полы одежды и толкали в бока. Ярость во мне вздымалась с новой силой.
– Ну… Бывает. Ты ведь, княже, сам со степняками мир заключил. Вот они и ходят к нам, берут, что понравится.
Вот как, значит, это теперь называется. Огарёк тоже взял, что ему понравилось, – чтобы выжить, не потехи ради, и до конца жизни остался хромым.
Нет, не на такие порядки я договаривался с Алдаром. Охотиться, если лесовые позволят, – пожалуйста, торговать на Трактах – извольте, но грабить моих людей, которые к тому же думают, что я сам то разрешил…
– Зовите подмогу. Схватите их.
Старший стрелец вопросительно вскинул бровь, зато младший загорелся восторгом и кинулся дальше по слободе, к острогу.
– Схватите, я сказал. Я не позволял людям тхена грабить. Скажи, а девок наших они трогают?
Дозорный помялся с ноги на ногу. Потасовка у кабака грозила перерасти в драку, но всё же местные мужчины не спешили бить иноземцев, робели будто, хотя раньше такого я за ними не замечал.
– Ну так иные девки сами рады с иноземцами лечь. Любопытно им. И безделушки какие-нибудь дарят.
Я втянул воздух ноздрями, успокаивая бешеную, лютую злость. Ах, какие же глупые бабы порой бывают! Что им, княжеские мужчины уже неугодны?
Младший дозорный быстро вернулся с подмогой: привёл пятерых, те недоверчиво всматривались, выискивали князя верхом, нарядного и заметного, а я стоял с растрёпанными волосами, с инеем на бороде и в простом дорожном плаще. Старший вскинул руку, привлекая их внимание, и тут же стрельцы приметили меня. Было бы забавно наблюдать, как менялись их лица, если бы меня не распирало от ярости.
– Я, Лерис Гарх, признанный князь Холмолесского, приказываю схватить иноземных воров! – зычно гаркнул я.
Разом половина собравшихся у кабака обернулась на меня, а вторая половина поняла, что в Топоричек пожаловал князь, только когда стрельцы кинулись к степнякам. Бочка пенного упала на землю, чудом не раскололась, только треснула с одного боку. Поплыл горьковатый хмельной запах, и кабатчик кинулся к своему добру, обнимая бочку так, словно одной своей любовью мог залатать брешь.
Народ заголосил удивлённо, стрельцы скрутили степняков и подвели ко мне.
Я смотрел в лица степняков: дерзкие, нисколько не раскаивающиеся. Один в открытую ухмылялся белыми зубами, и кто-то из стрельцов пнул его рукоятью в хребет.
– Хватит лыбиться, князь на тебя гневается!
– Нам этот сиротский князь позволил ходить по его землям, – осклабился другой.
– Я не позволял воровать и обижать моих людей, – ответил я как можно более холодно. Несмотря на бушевавшую внутри меня бурю, я старался сохранять княжеское достоинство. Было бы худо выйти из себя прилюдно – сейчас, казалось, весь Топоричек собрался поглазеть, и нипочём им была начинающаяся метель. – Скажи, степной боец, как твоё имя?
– Велар, – ответил он уже без усмешки.
– Скажи-ка, Велар, – я приблизился к степняку так, что мог чуять запах морошкового вина из его рта, – что у вас делают с ворами?
Тот побледнел, но не отвёл дерзкого взгляда.
– У нас выкалывают оба глаза. Но у вас-то иные обычаи, слыхал.
Я хмыкнул, обдав его облачком пара от своего дыхания.
– У нас иные, ты прав. Но видишь ли… Если тхен Алдар считает, что его людям дозволено делать на моих землях всё что угодно, то я могу посчитать, что мне дозволено делать с его людьми на своих землях всё, что мне угодно. Это ведь справедливо?
Задав вопрос, я обернулся на зевак. Люди загудели – не то соглашаясь, не то просто радуясь и удивляясь, что к ним пожаловал сам князь. Их поддержка придала мне сил.
Степняки уже не выглядели дерзкими и довольными собой, они будто сдулись и украдкой переглядывались, гадая, что же сделает с ними князь-чудовище. Сиротский князь.
Мне бы судить их так, как обычно поступают у нас с ворами: отрубить каждому по пальцу на ноге, пусть хромают. Но в тот раз что-то острое буквально разрывало мою грудь изнутри, и ярость
