Плещеев - Николай Григорьевич Кузин

И все-таки он не теряет надежды снять с себя постылый вицмундир чиновника, вернуться к литературе и отдаться любимому делу целиком. Не беда, что творческое вдохновение реже навещает его, он знает, что виной тому опять же… постылая служебная лямка, которую приходится тянуть ради куска хлеба, что подобное он уже испытывал в пору солдатчины, когда, казалось, совсем было «отвык писать» стихи… И в нынешней обстановке, в окружении современных Акакий Акакиевичей, не ровен час можно «отвыкнуть» от родной словесности и похоронить в себе «литературного человека». Да и годы уже давят своей тяжестью, надо непременно выкарабкиваться из этой чиновничьей трясины…»

Настойчивое подчеркивание поэтом «солидности» своего возраста, намеки на старость (а он только-только перешагнул сорока летний рубеж) — это в известной мере и оправдание заметного творческого спада, который испытывал в эти годы Алексей Николаевич. А он, этот спад, оказался затяжным. За период 1865–1868 годов написано совсем мало оригинальных стихотворений, и на многих из них лежит печать утомленности и усталости. Правда, порой из-под пера выходили стихи энергичные, такие, к примеру, как «Не страшны им бичи сатиры»…», «Песня отступников», «Жаль мне тех, чья гибнет сила…». Удались как будто и некоторые из переводов из венгерского поэта Ш. Петефи, из английского поэта А. Теннисона и ряд других. Меньшее удовлетворение доставляли пьесы драматургические, сочиненные, конечно же, прежде всего ради дополнительного заработка, — тут была большая возможность продать сочинение какому-нибудь театру.

Тем более что стихи и прозу публиковать стало все труднее и труднее. Два наиболее уважаемых читающей публикой журнала, «Современник» и «Русское слово», были закрыты в июне 1866 года (результат репрессий, последовавших после выстрела Каракозова в Александpa II), и приходилось отдавать стихи во всякие второстепенные издания вроде «Модного магазина», «Антракта» или «Русской сцены».

В одном из писем А. М. Жемчужникову (тот жил в этот период за границей) Алексей Николаевич, подробно рассказывая о журнально-газетных делах в России, в частности сообщает: «Вообще литература в печальном положении. Газеты еще идут. Но собственно литературные органы пользуются весьма слабым сочувствием публики…»

Сам Плещеев вместе с Некрасовым и Островским тоже намеревался было издавать в Москве газету «Театральный листок», но власти не разрешили это издание, посчитав, видимо, издателей не совсем «благонадежными». Положение становилось прямо-таки удручающе безысходным…

А недавно получил весьма лестное письмо от редактора нового журнала «Всемирный труд», письмо с приглашением к сотрудничеству. Ответил согласием, но просил предварительно сообщить, какое будет направление журнала. И что же? Редактор наплел более четырех страниц бессмыслицы, ничего не высказав по существу заданного вопроса. Алексей Николаевич решил выждать, как журнал заявит себя, и после выхода первых двух книжек понял, что «быть в нем сотрудником постыдно», о чем и напишет Алексею Михайловичу Жемчужникову, отговаривая и его от каких-либо связей со «Всемирным трудом».

Конечно, «Модный магазин» тоже не отличается каким-то цельным направлением, но там и не претендуют на смехотворные нравоучения, как во «Всемирном труде»… Да, в горестном положении оказались литературные органы.

Особенно расстроила весть о закрытии некрасовского «Современника». Алексей Николаевич знал, что в редакции журнала не было в последнее время единодушия (Салтыков-Щедрин, не согласный с Пыпиным, Антоновичем и Елисеевым, вышел из редакции еще в 1864 году), видел: публикации журнала значительно уступают тем, что были в начале 60-х годов. Но и в этот период на страницах «Современника» появились произведения, привлекшие всеобщее внимание: «Что делать?» Чернышевского, «Трудное время» Слепцова, «Подлиповцы», «Горнорабочие» Решетникова, «Нравы Растеряевой улицы» Глеба Успенского, рассказы Салтыкова-Щедрина, стихи Некрасова. И поэт продолжал считать журнал лучшим в России, верил в его большое будущее, связывал с ним и свои будущие литературные планы, от которых все-таки он никак не мог отказаться, несмотря на хандру, жизненные невзгоды, творческий кризис, — ведь литература по-прежнему была для него единственным прибежищем, где он «оставался человеком».

Опечалило Алексея Николаевича и сообщение о закрытии «Русского слова», в котором он тоже сотрудничал в течение пяти лет. С редакцией этого журнала у Плещеева не было столь тесного контакта, как с членами редакции «Современника». И когда развернулась бурная полемика двух журналов (возникли в связи с расхождением оценок романа Тургенева «Отцы и дети») в 60-е годы, то Плещеев был в целом на стороне «Современника» (он не разделял той резкой критики в адрес тургеневского романа, что прозвучала со страниц «Современника» в статье М. А. Антоновича «Асмодей нашего времени», однако не признавал и апологетического восприятия образа Базарова со стороны критиков «Русского слова»), считая, что авторы «Русского слова» чересчур задиристо и часто несправедливо упрекают авторов «Современника» и в частности М. Е. Салтыкова-Щедрина. Но к редактору «Русского слова» Г. Е. Благосветлову Алексей Николаевич относился всегда с большим уважением.

С интересом читал Плещеев и статьи главного критика «Русского слова» Д. И. Писарева, отдавая должное блестящему литературному дарованию вождя «нигилизма», хотя категорически не принимал писаревских выпадов против святых для поэта имен Пушкина, Лермонтова, Белинского… Далеко не во всем соглашался Плещеев с Писаревым и в истолковании последним поэзии Гейне, но статью о немецком поэте Алексей Николаевич прочитал уже после трагической гибели критика…

«В сущности, в стране не осталось ни одного дельного литературного журнала, и теперь катковский «Русский вестник» опять встанет во главе русской литературы — какая ирония судьбы». Алексей Николаевич горько усмехнулся, вспомнив фразу, оброненную недавно зашедшим к нему в гости Иваном Захаровичем Суриковым.

Алексею Николаевичу запомнился этот разговор, состоявшийся в памятный для Плещеева день его рождения. Иван Захарович Суриков пришел тогда первым из приглашенных на вечер гостей и принес Алексею Николаевичу в подарок пресс-папье в виде железной собаки, чем весьма сконфузил именинника. Однако Плещеев подарок принял, не желая огорчать своего «крестника»).

Странный суриковский подарок Плещеев, между прочим. хранил до конца жизни своей, ибо горячо любил Ивана Захаровича, высоко ценил его самородный талант.

Иван Захарович продолжал оставаться среди ближайших друзей Плещеева, считая Алексея Николаевича своим «литературным крестным отцом» — после того, как по рекомендации Плещеева в журнале «Развлечение» в 1863 году было опубликовано первое стихотворение Сурикова. Частый посетитель плещеевской квартиры на Плющихе, Иван Захарович нередко заходил и на новую квартиру Алексея Николаевича в Оружейном переулке, в доме Суханова. Суриков, поссорившись с отцом, ушел из его лавки и устроился работать наборщиком в типографию в надежде подработать деньжонок и открыть собственную лавку. Задушевные беседы учителя и ученика скрашивали нелегкие будни обоих: и