Плещеев - Николай Григорьевич Кузин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, «кучка» и действительно уже без преувеличения могучая, и Алексей Николаевич с радостью принимал каждое новое произведение представителей ее, особенно высокого мнения был о сочинениях совсем молодого Римского-Корсакова, «Увертюры на темы русских песен» которого считал просто гениальной вещью.
«И все же Милий Алексеевич и его друзья не совсем справедливы к Рубинштейну-старшему, право. Опять же чересчур славянофильствуют… Впрочем, что это я нынче никак не могу… избавиться… от миражей славянофильства: речь Островского, мое стихотворение, спор с Иваном Лажечниковым… Теперь вот и Балакирева с друзьями виню в славянофильских увлечениях, а может, это и не увлечения вовсе, а жизненная убежденность, без которой и не может жить думающая личность? В нынешнее время, которое Николай Алексеевич Некрасов справедливо и точно назвал «душным», когда и впрямь «ночь бесконечно длинна», нельзя ожидать бури, не имея в душе выстраданных убеждений, если ты видишь цель своей жизни не в получении ордена св. Станислава «за труды», а в том, чтобы способствовать ускорению прихода той спасительной бури, могущей расплескать «чашу народного горя». Алексей Николаевич опять почувствовал на сердце щемящую тоску, тревогу неустроенности, неопределенности в будущем…
Особо утешительными переменами жизнь по-прежнему не баловала. Правда, в личной судьбе произошли изменения, скрасившие житье-бытье отца и вдовца Плещеева: в 1866 году Алексей Николаевич женится на Екатерине Михайловне Даниловой, урожденной Успенской. Первый брак Екатерины Михайловны с губернским секретарем сложился неудачно, и она была очень тронута вниманием, сердечностью и лаской Алексея Николаевича. А он, со своей стороны, чувствуя искреннюю привязанность к нему Екатерины Михайловны, ценя на редкость доброе ее сердце, проникся надеждой, что она сможет в какой-то мере заменить ему покойную жену, а детям — мать. Увы, доброта и привязанность новой его подруги никак не могли восполнить того чувства, что, видимо, навсегда унесла с собой в могилу незабвенная Еликопида Александровна, образ которой возвращал Алексея Николаевича к поэзии, возвращал исподволь, но настойчиво.
И вот рождались стихи, посвященные памяти Е. А. Плещеевой-Рудневой: «Когда тебе молчанием суровым…», «Где ты, пора веселых встреч…»
Это стихи-воспоминания, стихи-плачи по утраченному навеки, и свет воспоминаний уже «не греет, не живит», и все-таки «жизнь без них еще мрачней», ибо «больное сердце дорожит и призраком счастливых дней…».
И, наверное, никто уже не сможет заменить ту, кто, «чиста, правдива и добра», шла об руку с поэтом по жизни в течение небольшого, но самого счастливого периода его жизни: Алексей Николаевич купил даже место для своей будущей могилы (!) на территории Новодевичьего монастыря рядом с могилой Еликониды Александровны, недалеко от Смоленского собора…
Екатерина Михайловна, конечно, прекрасная женщина, много пережившая (ее прежний муж был, как писал Алексей Николаевич в одном из писем Н. А. Некрасову, «в полном смысле мерзавец, она рада была, что хоть кто-нибудь высказал ей участие, и ушла от него»), и Плещеев глубоко уважал ее. Но не было той любви и того трепетного чувства, а потому и не приходило «исцеление» от тоски по Еликопиде Александровне.
И снова мраком я объят. И только бледные лучи В упоминания дрожат Еще порой в моей ночи. Их свет не греет, не живит; Но жизнь без них еще мрачней; Больное сердце дорожит И призраком счастливых дней…Брак с Екатериной Михайловной еще не был «узаконен», когда родилась дочка Люба[43] — это произошло в то время, когда старшему из плещеевских детей Саше пошел десятый год, Леночке — седьмой, а Николеньке — пятый. Дети взрослели, но порой Алексею Николаевичу казалось, что он так и не дождется той поры, когда ребята определятся к самостоятельности, — унылое, беспросветно-сумеречное стояло время…
И все-таки в этой кажущейся безысходности нет-нет да и просвечивали лучи надежды. В письме А. М. Жемчужникову от 15 июля 1867 года Плещеев сообщает: «Я тоже в последнее время принялся за литературный труд. Долго ничего не писал, наконец прорвало…» И подробно рассказывает о литературной жизни, дает характеристики многим журналам, положительно отзываясь о «Вестнике Европы», «Деле» и «Женском вестнике». Про два последних говорит: «Здесь подвизается молодежь — и не скупится на резкие приговоры, от которых нашего брата, нужно сознаться, сильно коробит. «Дело», издающееся под цензурой, отличается еще некоторой умеренностью. Даже Писарев, подвизающийся в нем в качестве главного критика, стал как-то воздержаннее в последнее время. Не разделяя многих воззрений реальной школы, я, однако же, скажу, что «Дело» и «Женский вестник» журналы честные и серьезные…»
Но подлинной надеждой повеяло от письма Н. А. Некрасова, полученного Плещеевым в начале декабря 1867 года. Николай Алексеевич писал, что он снова возвращается к редакторской деятельности и теперь будет редактировать журнал «Отечественные записки», который он вместе с М. Е. Салтыковым-Щедриным приобрел у Краевского, и приглашал Плещеева в число постоянных сотрудников журнала. Предложение было более чем приятное для Алексея Николаевича, который отвечал Некрасову в письме от 8 декабря:
«Многоуважаемый Николай Алексеевич! Сейчас получил Ваше письмо и сейчас же спешу ответить Вам. Разумеется, я весь к Вашим услугам. Кажется, Вы не могли сомневаться, что быть сотрудником журнала, редактируемого Вами, я считаю не только за особенное удовольствие, но и за честь. Все, что только напишется, пришлю Вам… Ведь, право, руки отнимались — работать никакой охоты не было, когда ни одного сколько-нибудь сносного журнала не было…»
А в письме поэту-переводчику Н. В. Гербелю Плещеев тоже сообщает: «Некрасов писал мне об «Отеч. зап.». Я душевно порадовался, что наконец будет порядочный журнал. Теперь работать охота явилась, а то просто руки опускались. «Вестник Европы» тоже, вероятно, будет хорош — но я думаю, что некрасовский журнал должен выглядеть живее и разнообразнее».
От редактора-издателя «Вестнпка Европы» М. М. Стасюлевича Плещеев тоже получил приглашение и также дал согласие выслать в журнал, если «напишется что-нибудь стоящее».
Два солидных журнала, предложившие свои страницы издерганному житейскими невзгодами Алексею
