Плещеев - Николай Григорьевич Кузин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, несмотря на иронию, Алексей Николаевич снова очень надеялся на содействие М. Н. Островского, к тому же Плещеев теперь считался не таким «подозрительным», как десять лет назад, — «в награду отлично-усердной службы пожалован Кавалером ордена св. Станислава 2-й ст.», и — благо — с него вроде бы собирались снять негласный полицейский надзор.
В Петербург необходимо было перебираться непременно, в Москве вовсе стало тошно жить, тошно, потому что не осталось никаких надежд на литературную работу: вслед за неудачной попыткой издавать «Театральный листок» Плещееву отказывают в разрешении редактировать газету «Антракт», в которой он сотрудничал «из нужды», но намеревался, если бы редактирование было разрешено, придать этой безликой газетенке «серьезное направление»…
Мало осталось в Москве и настоящих друзей: Алексей Михайлович Жемчужников вот уже несколько лет живет за границей, шлет хорошие, теплые письма, но письма бессильны заменить живое слово собеседника. Пишет регулярно и старый сотоварищ по Оренбургу и первым годам московской жизни И. В. Павлов, пишет полные оптимизма и остроумия письма-рассказы, сообщает, что назначен управляющим Витебской контрольной палатой, и, видимо, вполне доволен своей чиновничьей карьерой, отчего Алексею Николаевичу становится чуть грустно. Он помнил Павлова не только энергичным чиновником в Оренбурге, но и не менее энергичным и умным редактором «Московского вестника»… И наиболее «оседлые» москвичи, с которыми Плещеев оставался в дружеских отношениях (И. С. Аксаков, А. Н. Островский), тоже не очень-то одаривали встречами… по «вине» самого же Алексея Николаевича, почти не имевшего свободного времени из-за служебной занятости…
В 70-м году, правда, Алексей Николаевич возлагал некоторые надежды на вновь затеваемый журнал «Беседа», редактором которого должен был стать Сергей Андреевич Юрьев — журналист, переводчик, «очень хороший, вполне честный человек», как характеризует его Плещеев в письмах к А. С. Суворину и М. А. Маркович. С. А. Юрьев предлагал Алексею Николаевичу взять на себя редактирование отдела беллетристики, и поэт сначала даже согласился войти в состав редакции, однако какие-то причины помешали ему стать штатным сотрудником «Беседы» — этого органа с «хорошим началом»: в издании участвовали представители самых разнообразных течений, хотя первоначально журнал и замышлялся как продолжение славянофильской «Русской беседы» — недаром он издавался на средства А. И. Кошелева — одного из видных деятелей славянофильства, с которым Плещеев поддерживал добрые отношения.
В первые годы издания «Беседы» Плещеев опубликовал там несколько оригинальных и переводных стихов («Жалобы бедняков» из Роберта Соути, «Блаженны вы, кому дано…»), в которых развивал свои «просветительные» идеи перед молодым поколением, в частности перед юношами и девушками, готовящимися к педагогической карьере, призывая их «посеять в юные сердца любви и истины зерно». Но и с этим журналом сотрудничество не получилось длительным по причине, видимо, все того же «хорового начала» (то есть эклектичности позиции), которого придерживался журнал и которое претило такому литератору, как Плещеев, ревностно придерживающемуся «твердого направления».
И еще с одним московским журналом — «Детское чтение» — отношения никак не могли принять такую форму, какую хотел бы Алексей Николаевич, снова почувствовавший в себе неудержимое желание писать для маленьких читателей, про которых он позднее, в Петербурге, скажет в одной из бесед с писателем А. В. Кругловым: «Ведь эти маленькие читатели — будущие строители жизни русской. Научите их любить добро, Родину, помнить свой долг перед народом… Служба детского писателя — большая служба».
Сам Алексей Николаевич, воспитывающий четырех детей, стремился в меру сил привить им все радости «будущих строителей жизни русской», но отнюдь не ограничивался этим. Чувствуя в себе призвание и способности разговаривать с маленькими читателями на поэтическом языке, Плещеев отдавал много сил и вдохновенного труда, чтобы развить в душах подростков чувство прекрасного, чувство справедливости, развить, конечно же… с помощью стихов, доступных для обостренного детского восприятия.
Вот и в 70-м году, когда, как сообщал Алексей Николаевич М. А. Маркович, он «гибель стихов написал», большая часть из них была адресована детям. Семь стихотворений Плещеев отослал в «Детское чтение», но там опубликовали только «Ожидание», а все остальные забраковали, не соизволив даже объяснить причину тому.
А ведь Алексей Николаевич чувствовал, что как раз стихи, адресованные детям, получились у него полнокровными, особенно такие, как «Зимний вечер», «Из жизни», «Весна», «В бурю». Недавно он прочитал некоторые из них заглянувшему к Плещеевым Алексею Феофилактовичу Писемскому. Алексей Феофилактович был навеселе, баловался с маленькими Плещеевыми, но со старшим Сашей, которому уже шел тринадцатый год, держался как с равным, подробно расспрашивал мальчика о его «студенчестве» (хотя отлично знал, что Саша всего лишь гимназист), потешно играя белками глаз, которые, казалось, вот-вот выпрыгнут из глазниц.
Угостив Писемского наливкой собственного изготовления — в дачную пору Алексей Николаевич всегда с удовольствием делал вылазки за ягодами, из которых наловчился готовить отличные наливки, — Плещеев позвал его в свой кабинет и прочитал ему «Зимний вечер» и «Весну». Последнее вызвало у Писемского неожиданный восторг, и он, попросив чистый лист бумаги, переписал «на память» все стихотворение, а потом еще долго повторял, видимо, особенно поправившиеся ему строфы:
Уж тает снег, бегут ручьи, В окно повеяло весною… Засвищут скоро соловьи, И лес оденется листвою! Чиста небесная лазурь, Теплей и ярче солнце стало, Пора метелей злых и бурь Опять надолго миновала.«Миновала, миновала пора метелей злых и бурь», — бормотал Алексей Феофилактович в прихожей, куда его вышли провожать и маленькие Плещеевы. И вдруг, резко прижав к себе Сашу, Писемский снова достал из кармана листок с переписанным стихотворением «Весна» и громко продекламировал:
Но резвых
