В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг. - Ольга Игоревна Агансон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неверно было бы утверждать, что все без исключения представители правящих кругов Дунайской монархии поддерживали конфронтационную модель разрешения противоречий с Сербией; находились и те, кто выступал за компромисс с Белградом. Так, видный политический и общественный деятель Австро-Венгрии И. Бэрнрайтер активно пропагандировал идею нормализации австро-сербских отношений, частью которой должно было стать согласие Вены на получение Сербией нейтрализованного порта на Адриатике и сооружение к нему железнодорожных путей. Причем, по мнению Бэрнрайтера, Австро-Венгрии следовало энергично содействовать осуществлению этих коммерческих проектов, т. е. «ненавязчиво» влиять на Сербию через финансовые каналы[873].
Примечательно, что австро-венгерский посланник в Белграде барон С. фон Угрон в полуофициальном порядке озвучил сербскому правительству возможные варианты коммерческого доступа Сербии к морскому порту[874], однако все они были отклонены. В провокационном, по мнению Форин Оффис, интервью «Таймс» Н. Пашич заявил, что выход к Адриатике был жизненно необходим Сербскому королевству и являлся гарантией его экономической независимости. Белград не собирался отступать в этом вопросе[875]. В Лондоне расценили тон сербского правительства как «высокомерный»[876]. Никольсон даже не мог скрыть своего негодования по этому поводу: «Сербию распирает от осознания собственной важности и военной силы, что можно поверить, будто бы она собирается диктовать свои условия всей Европе»[877]. Столь негативная реакция Форин Оффис на действия Белграда объяснялась тем, что события на Балканах принимали неуправляемый характер. Для Лондона главная проблема заключалась в том, что он не мог с точностью предсказать поведение своего партнера по Антанте: в России боролись две разные тенденции. Одна была представлена официальным Петербургом, стремившимся сбавить «накал эмоций» в Сербии. Вторая отражала взгляды кругов, симпатизировавших «славянскому делу»; ее наиболее ярким и последовательным выразителем, как полагали в Англии, был Гартвиг, который поощрял сербов к занятию бескомпромиссной позиции. Особенную тревогу англичан вызывал тот факт, что Сазонов мог уступить давлению общественного мнения[878]. В условиях нарастающего напряжения глава российского внешнеполитического ведомства сделал запрос в Лондон о действиях Англии в случае нападения Австро-Венгрии на Сербию – британское руководство уклонилось от прямого ответа. На этом фоне явно контрастировала позиция Берлина, который информировал Сербию о том, что Германия окажет Австро-Венгрии военную поддержку в случае вмешательства России и вне зависимости от того, выступит Франция или нет[879]. В Англии отдавали себе отчет в том, что столь неопределенная реакция с ее стороны наносила удар по англо-русскому «согласию»: в России воспринимали Британию в качестве ненадежного союзника[880].
Англию, как неоднократно подчеркивали представители Форин Оффис, мало волновал вопрос сербского порта, и она не собиралась втягиваться из-за него в европейскую войну[881]. Стремясь избежать масштабного столкновения, Лондон попытался прийти к взаимопониманию с Берлином по проблеме локализации балканской войны и последующего сотрудничества в процессе урегулирования регионального кризиса[882]. В Германии с интересом отнеслись к британской инициативе. Берлин, хотя и декларировал (и довольно жестко) свою лояльность по отношению к Вене, вместе с тем считал, что опасения Австро-Венгрии по поводу возможного урона для ее престижа из-за выхода Сербии к Адриатике были сильно преувеличены. Вильгельм II, по его же собственным словам, не собирался рассматривать австро-сербские противоречия из-за Санджака или Дураццо как casus foederis, поскольку такие далекоидущие обязательства не соответствовали букве и духу Тройственного союза, который был призван гарантировать неизменность существовавших границ. Ситуация 1912 г., как отмечал кайзер, сильно отличалась от Боснийского кризиса, когда речь шла о сохранении в составе Австро-Венгрии ранее присоединенных территорий[883]. Вильгельм II откровенно заявлял, что Германия не станет воевать с Россией и Францией из-за Албании[884].
Стремление Великобритании и Германии к сотрудничеству проявилось во время работы конференции послов (а вернее совещания, поскольку Грей всячески акцентировал внимание на неформальном характере этого мероприятия)[885] в Лондоне, где обе державы пытались содействовать достижению компромисса между их партнерами по коалициям[886]. На совещании было принято решение о создании новой государственной единицы на Балканах – Албании. Это новообразование вклинивалось между Грецией, Черногорией и Сербией, и, соответственно, рассматривалось Австро-Венгрией, как оплот ее влияния в регионе и противовес двум славянским королевствам. Именно по этой причине разгорелись ожесточенные споры из-за приграничных областей: Призрена, Печа (алб. Ипека), Джьяковицы, Дибры. Включив их в состав Албании, Вена собиралась сделать из нее жизнеспособное государство и частично уменьшить территориальные приобретения Сербии. В ходе ожесточенных дебатов австро-венгерского и русского представителей, когда под угрозой срыва оказался весь переговорный процесс, сторонам при посредничестве Грея удалось выработать компромиссное решение: Сербия получала вышеперечисленные территории, а Черногории предписывалось снять осаду Скутари и отказаться от своих претензий на этот город. Однако великие державы столкнулись с новыми для себя реалиями: проблема заключалась не в их неспособности найти точки соприкосновения, а в том, как заставить крошечное балканское государство (каковым была Черногория), не располагавшее необходимыми материальными ресурсами, подчиниться коллективному решению держав[887]. В начале апреля 1913 г. международная эскадра в составе кораблей пяти великих держав[888] под командованием британского адмирала С. Берни блокировала черногорское побережье, но эта акция не возымела эффект[889]. Сдача Скутари и вступление черногорских войск в город явились, по донесениям Картрайта, кульминационным моментом в балканском кризисе. Австро-венгерское руководство было полно решимости в одностороннем порядке принудить черногорцев очистить крепость. Непреклонность Дунайской монархии в этом, казалось бы, второстепенном вопросе обусловливалась спецификой восприятия австро-венгерским правительством проблемы баланса сил на Балканах и своей роли в регионе. Вена и Будапешт полагали, что отступление Австро-Венгрии будет расценено славянскими государствами как ее слабость, следствием чего явится захват Сербией албанских территорий и ее выход к морю (в этом случае, по заявлениям Балльплаца, все равно не удастся избежать европейской войны)[890]. Все же проблему Скутари удалось ликвидировать дипломатическими средствами: король Николай, уступив давлению великих держав и осознав бесперспективность дальнейшего удержания Скутари перед лицом
